Перевод: «Перезагрузка». Глава 28/28
Название: Перезагрузка (Control, Alt, Delete)
Автор: MirithGriffin
Ссылка на оригинал: Control, Alt, Delete
Переводчик: Rimmaara
Бета:  maybe illusion
Разрешение на перевод: получено
Категория: слэш
Жанр: романс, драма, ангст, юмор
Пейринг : Шерлок, Джон
Рейтинг: NC-17
Размер: макси
Состояние: завершен
Дисклеймер: ни на что не претендуем. И да будет все на совести автора
Размещение: только с разрешения
Саммари: Ты можешь удалить любую информацию, оставив только самое важное. Станешь ли ты это делать? Шерлок и Джон изучают эту проблему и друг друга. События происходят после первого сезона.
Предупреждения: ОМП, суицидальные намерения!
Комментарии автора: Обложка №1: s1152.beta.photobucket.com/user/mirithgriffin/m...
Края оформлены в виде лабиринта, относящегося 24 главе
Обложка №2: archiveofourown.org/works/543449/chapters/96648...

Теперь при наличии желания полный текст работы можно скачать с АОЗ


ссылка на главу 27

Глава 28: Контроль

Джон недоверчив. Сам факт, что мужчина, повидавший всякое, начиная с перестрелок в Гильменде и заканчивая Майкрофтом, сражающимся за пиньяту на детском утреннике, все еще способен испытывать удивление, озадачивает, но именно об этой эмоции, точно семафор, сигнализируют его брови.

— Кто только устраивает в переулках одновременный минет? — требует он ответа, сразу вслед за своим соседом ворвавшись в гостиную 221Б. — Кто, кто конкретно?

Учитывая произошедшие за предыдущий час события, либо все эти вопросы исключительно риторические, либо Джон цитирует особенно памятный выпуск «Ньюс Квиз» с Радио 4.

— Навскидку? Явно не ты, — судя по тону, детектив вовсе не намерен злиться. Сняв пальто, он оценивающим взглядом окидывает партнера. Тот замер, прислонившись к оклеенной отвратительными обоями стене. Из Саут-Банка пришлось удирать, и теперь Джон пытается выровнять сбившееся дыхание. Судя по тому, как он держится, единственное, что не дает ему с жаром разразиться крупномасштабной отповедью — это (тяжелое дыхание) усталость и (напряжение челюстных мышц) глубоко запрятанная склонность находить происходящее забавным.

Детектив ничком плюхается на диван. Он чувствует, как дурное настроение, пусть сейчас и не испытываемое, выбрасывает новые побеги. Теперь создаваемый ими узор не просто излишне сложен, а вычурен до глупости.

— Нет, Шерлок, серьезно, — продолжает Джон, едва снова обретает способность говорить. — Я сказал: вертикальный секс. Я сказал: один будет нас прикрывать. Я сказал: это ты, потому что у тебя гигантское пальто. А не мы оба одновременно лапаем друг друга, да еще и растянувшись на дороге, по которой проезжают сотни тысяч машин в день, и в частности, нет никаких сомнений, что одна из них будет полна полицейских, знающих нас в лицо, — Джон стонет. — Правда, после сегодняшнего «в лицо» перестает адекватно отражать ситуацию.

— Скука, — бормочет Шерлок. При обычном раскладе он бы язвительно приподнял бровь, но сейчас у него просто нет сил. День вышел кошмарным. Джон злится на него, в носу щекотно от пуха, он захлебывается в неудаленных данных, и, кроме того, сложновато объясняться, если рот забит подушкой.

— Нет, Шерлок. Не скука. Сумасшедший дом. Боже. Не удивительно, что Грег додумался до альтернативного использования туалетного ершика.

Шерлок резко переворачивается на бок. Чтобы целиком уместиться на диване, его длинному туловищу приходится изогнуться в форме испанского диакритика.

— О, ну да. Теперь эксгибиционизм нас смущает, — он раздраженно фыркает, его челка подрагивает, подхваченная потоком воздуха, пока тот не иссякает. — Череп постоянно на нас смотрит.

— Череп не живой, Шерлок, — возражает Джон таким тоном, будто рассказывает кому-то о Зубной фее. — Ты ведь в курсе, что череп не живой?

Шерлок закатывает глаза.

— И кто теперь смешон.

Возможно, вопрос адресован черепу, но может быть и нет.

Джон внимательно изучает лицо соседа. Что бы он там ни увидел, оно побуждает его устроиться в пространстве между грудью и коленями Шерлока. Предательский завиток волос предпринял попытку добраться до светлого глаза, и короткие пальцы отводят его, устраняя угрозу. Единственное, чему в присутствии Джона позволяется посягать на Шерлока — это сам Джон.

— Хорошо, в чем дело? — спрашивает военный врач. — Ты выглядишь потерянным.

Шерлок хмыкает.

— Не хмыкай мне тут. Я тебя знаю. Все шло хорошо, а теперь ты совершенно растерян. Слишком много…?

Джон взмахивает перед лицом рукой, обозначая содержимое Чертогов разума Шерлока.

— Информации, — недовольно подсказывает Шерлок потерявшееся слово. Произносит его так, как кто-нибудь другой сказал бы «клопы». — Нет, даже не ее. Банального сенсорного раздражения. В бесконечном потоке идиотизмов ничего информативно ценного и близко не лежало. Это не направленный сигнал, просто шум. Он звучит постоянно, образует целый мир, и я ничего из этого не удалял уже на протяжении десяти дней, четырнадцати часов и… — он ненадолго замолкает, проверяя часы, — тридцати двух минут.

Джон прижимается к животу Шерлока.

— Продолжай, — просит он.

Несмотря на все возрастающую досаду, детектив отмечает вызванную Джоном давящую тяжесть на мышцы пресса как приятную.

— В нем нет никакой упорядоченности, — произносит Шерлок. — Он захлестывает, а я не в состоянии управлять нахлынувшей волной. Иногда мне удается справиться, но в то же время…

— Ты чувствуешь себя так, будто у тебя поехала крыша, — заканчивает за него Джон.

Шерлок решительно кивает. Время от времени у него возникает чувство, будто его разум кусочек за кусочком подменяется маленькими, льстивыми чужыми умишками. «Каким образом это может быть убийца?» — хнычет внутри его головы Андерсон. Честное слово.

Джон целует Шерлока в макушку, а затем ласково проводит рукой по тому месту, где волос Шерлока касались его губы, втирая поцелуй в кожу.

— Добро пожаловать в реальную жизнь, любимый. Люди постоянно подвергаются воздействию извне, и большинство из нас не способно управлять им. Ни капли. Нам определенно не дано забывать так, как это делаешь ты. Ты когда-нибудь слышал: «Не думай о белом медведе»?

Шерлок с силой зажмуривается, пытаясь выяснить, являются ли веки эффективной защитой от бесполезных четвероногих. Оказывается, нет.

— Медведе? Если оставить в стороне тот случай, когда они бродят кругами по саду, какой здесь может быть смысл? Надеюсь, ты не ждешь от меня познаний в такой далекой от убийств сфере, как медведи.

— Я не говорю о медведях как орудии убийства, болван. Речь идет о медведях как мысленном эксперименте. Большинство людей, если им велеть не думать о белых медведях, только это и делают. Медведи застревают у нас в голове тут же, стоит только услышать эту фразу, и дальше все растет точно снежный ком. Под конец мы оказываемся немного одержимы этими животными, и все просто потому, что пытаемся о них не думать.

— Ужасно.

— Мы справляемся.

Шерлок надавливает большими пальцами на внутренние уголки глаз, но цвета, узоры и бурлящая скука, составляющие суть всего, что не является Джоном или преступлением, никуда не исчезают.

— Данные, — произносит он. — Бесконечная лавина данных. Что, ради всего святого, вы с нею делаете?

— Боремся с ней. Принимаем. Иногда, — признается Джон, — не замечаем ее. Или забываем — не намеренно, а всего лишь… естественно, хотя всегда есть такое, что мы хотели бы вычеркнуть из памяти.

Нагнувшись, он утыкается носом в шею соседа.

— Например, я мог бы забыть, на каком из твоих пальцев на ноге есть та прекрасная метка.

Шерлок нахмуривается.

— Это родинка, Джон. То, что она не злокачественная, еще не делает ее эстетичной.

— Она вообще-то эстетична, дуралей. И это самый эстетичный палец во всем Вест-Энде. Спроси любого. Мэрилин Монро среди пальцев.

— Джон. Что ты делаешь? Отпусти мою ногу.

Протесты Шерлока не приносят совершенно никаких результатов. Как бы то ни было, его сосед, в мгновение ока стянув с него левый ботинок, принимается увлеченно щекотать стопу сквозь носок.

Шерлок брыкается, чуть не оставив Джона без зубов.

— Скажи мне, какой из них? — требует Джон, ухватив второй по величине палец и принимаясь раскачивать его взад-вперед. — Этот?

— Аргх! Да! Отпусти!

Джон сменяет гнев на милость, и постепенно мышцы детектива расслабляются. Странно, но сейчас он чувствует себя гораздо свободнее, чем до нападения.

— И люди еще считают, что у меня не все дома, — жалуется Шерлок, — Поразительно.

Джон до крайности занят стягиванием другого туго зашнурованного ботинка.

— Ну да. Ты часто говорил, что люди не особо наблюдательны.

— Так и есть, — Шерлок упирается в подлокотник разутой ногой. — Не удивительно, что они не испытывают потребности в технике управления воспоминаниями. В голове у среднестатистического человека стоит до того густой туман, что туда не способна попасть практически никакая информация. А раз так, то, боже мой, что этим идиотам может понадобиться удалять? Другое дело я. Я вижу все, Джон. Все вокруг. Ты даже примерно не представляешь, каково это.

— Я с этим живу, — возражает Джон. — И некоторое представление имею.

— Не думаю. Поток воздействующих на меня данных — он непрерывен. Любой человек каждую минуту может изречь монументальную глупость, и если я от нее немедленно не избавлюсь, она начинает вертеться по кругу внутри черепа, точно шарикоподшипник в автомате для игры в пинбол. Не имея возможности удалять подобные вещи, я не в состоянии руководить собственной головой. Я даже не уверен, что продержусь до конца месяца. Я хочу вернуть возможность управлять ею.

Джон внимательно осматривает Шерлока.

— Снимай носки, — велит он.

Шерлок подчиняется. И только когда те оказываются свалены в кучу на кофейном столике, ему приходит в голову задать вопрос:

— Что это было?

— Это ты перестал командовать, — отвечает солдат. — Хорошо, значит, ты обескуражен. Когда ты соскочил с кокаина, ты чувствовал то же самое?

— Джон, — пытается протестовать детектив.

Военного врача это не останавливает.

— Я не спрашивал, кто твой командир, я спросил, чувствовал ли ты то же самое, когда соскочил с кокаина.

— Да.

— Так, ладно. Ты не сходишь с ума; ты его обретаешь. Позволь напомнить, у тебя остается возможность удалять воспоминания. Ты просто решил ею не пользоваться. Это эксперимент, и ты сам предложил его провести, так что в твоей воле сдаться и прекратить его.

Шерлок вздыхает.

— Едва ли я считаю…

— Знаю, любимый, но я не сомневаюсь. Ладно, прямо сейчас оно выглядит не особо, но уверяю тебя, все хорошо. То, через что ты сейчас проходишь — не отмирание тканей, а болезнь роста. Ты заслуживаешь большего, Шерлок. Ты имеешь право быть полноценной личностью, но ты никогда ею не станешь, если и дальше продолжишь вытеснять всякий опыт, который тебе не по душе. Да, будет больно. Это все равно, что тренировать слабые мышцы. Ты прилагаешь усилия там, где не привык к этому.

— Я склонен полагать, что это был ты, — Шерлок позволяет себе иронично скривить губы, дважды дернув ими, но так и не доведя дело до улыбки.

— Ха-ха. Хороший намек, но нет. Я ничего не желаю слышать насчет «внутрь», «ты» или «конец». Ты не заставишь меня сменить тему разговора. Ты не можешь вернуть контроль. У тебя его никогда не было. Только его иллюзия — поскольку ты удаляешь все, что этой иллюзии не соответствует. Тебя просто никто и никогда не учил мириться с зависимостью от окружающего мира.

Теперь усталость, которую испытывает Шерлок, уже не настолько велика, чтобы не изогнуть бровь.

— Это одна из твоих шаблонных фраз, чтобы приступить к флирту, мистер… ох, прошу прощения, доктор Три Континента? Потому что она нуждается в доработке.

Джон пожимает плечами.

— Я называю происходящее так, как я его вижу. Умение справляться с недостатком контроля можно приобрести. Как ты думаешь, восемнадцатилетние парни из Суррея попадают в Афганистан с уже врожденной способностью продолжать действовать, когда над головой свистят пули? Конечно же, нет. Они учатся с ними справляться. Те, кому повезет.

Интересно. Джон интересен. Куда сильнее, чем медведи, родственники и даже преступления, а еще он умеет делать так, что у Шерлока пересыхает в горле.

— И ты собираешься дать мне инструкцию? — спрашивает Шерлок.

— Больше я никого тут не вижу, а ты?

— Нет.

Кто еще тут вообще мог бы оказаться? Джон — единственный человек, по-прежнему остающийся рядом.

Встав, Джон резко понимает руку и указывает на коридор.

— Наверх. В верхнюю спальню. Живо.

Иногда, когда Джон обращается к нему, в ушах у Шерлока начинает еле слышно звенеть, словно после взрыва. В таком состоянии отказать Джону становится невероятно сложно. Шерлок идет к лестнице.


_________________________________________________


Шерлок заходит в комнату, которую прежде занимал Джон, на пятнадцать минут раньше соседа. Тот, оказавшись внутри, закрывает за собой дверь. Прозвучавший щелчок не должен был возбуждать, но он возбуждает так, что волосы у Шерлока на спине ниже поясницы встают дыбом. А еще он замечает, что за минувшую четверть часа запах Джона изменился.

Чай, констатирует Шерлок. Властный засранец потратил время на то, чтобы заварить чашку чая и выпить ее. Он чувствует аромат напитка. Наверно, он мог бы даже ощутить его вкус, но Джон ему свои губы не предлагает.

— Садись, — приказывает Джон тоном, указывающим на то, что ему не в новинку отдавать команды. Когда Шерлок не подчиняется, его сосед надвигается на него, вынуждая отступать спиной вперед к кровати. Скорее от удивления, чем от чего-то еще, Шерлок плюхается на свою шикарную задницу.

Вот это нечто новенькое. Шестьдесят четыре процента его предыдущих приказов состояли из нелогичных указаний по социальным ситуациям. «Улыбнись Грегу за то, что он подарил тебе кошмарный рождественский свитер, Шерлок» — «Не улыбайся мужчине с пропитанной хлороформом тряпкой, Шерлок».

Ничто в его предыдущем опыте не готовило Шерлока к уровню командования, при котором они оба находятся в кровати. Хотя, конечно, Джон не в кровати. Он обеими ногами уверенно стоит на полу.

— Похоже, ты склонен к тому, чтобы по каким-то причинам удерживать меня в плену, — отмечает детектив. — Нельзя ли мне сперва получить кое-что, раз уж я твой узник? Стоп-слово? Звонок адвокату? Сигарету?

— Стоп-слово, — задумчиво повторяет Джон. Он собственнически проводит большим пальцем по нижней губе партнера, оттягивает ее книзу, обнажая десну и зубы. Шерлок находит такое поведение пугающе интимным. — Так вот что тебя сейчас волнует. Возможность остановиться, пока еще безопасно.

Уже почти вечер, к окнам льнет тьма. Шерлок видит, как она заполняет собой ямочку на подбородке Джона. Он качает головой.

— Нет.

Джон молчит. Протолкнув ногу между ног Шерлока, он раздвигает их в стороны и придвигается ближе. Пульс Шерлока слегка учащается, когда Джон трется о внутреннюю поверхность его бедер. Он хочет податься навстречу, но солдат сжимает ладонью его горло и запрокидывает ему голову до тех пор, пока их глаза не встречаются. Подняв взгляд на Джона, Шерлок задумывается, испытывает ли его сосед обычно то, что сейчас чувствует он сам — уязвимость, доступность, полную открытость для тщательного изучения.

— Есть два способа сделать это, — произносит Джон. Его глаза неизменно темно-синие, цвет всегда один и тот же, простой, оттенки никогда не меняются, как это бывает у Шерлока. — Сложный и легкий. Сложный включает оборудование. Стек. Наручники. Веревку. Просто потрясающе, что они у нас завалялись.

Шерлоку удается выдавить слабую улыбку.

— С этими предметами я знаком близко, капитан.

— И вот поэтому ты ни один из них не получишь.

Джон дает Шерлоку время переварить услышанное, а затем мягко продолжает, наклонившись к самому уху. Его тон — не нежный зов любовника, а вкрадчивый шепот агента Ми-6, уничтожающего способность к обороне носителя информации.

— Ты не получишь ничего, — шепчет Джон, — кроме меня.

У Шерлока такое чувство, что температура воздуха в комнате разом подскочила на пять градусов, иначе почему у него так горит все тело? Он слабо сглатывает под надежно удерживающей его ладонью соседа.

— Это не…

— Похоже на меня? — Джон издает низкий смешок, что тоже не особо успокаивает. — Ты в курсе, что Гарри пьянчужка, и считаешь, что знаешь обо мне все. Как долго ты со мной знаком?

Не долго, думает Шерлок. Не достаточно долго.

Хватка Джона на его горле ослабевает.

— Заруби-ка себе на носу. Кое-чего обо мне даже ты не знаешь. Эти стороны не будут вечно торчать перед тобой на самом виду. Только если я не решу, что ты в них нуждаешься.

Он убивал людей, проносится у Шерлока в голове. Он убивал людей, чтобы выжить, а сейчас его большой палец лежит точно на моей сонной артерии.

Он задумывается о том, чтоб попросить Джона остановиться.

Просить Джона остановиться было бы скучно.

— Хорошо, — говорит он.

— Хорошо что?

Опираясь на локти, Шерлок откидывается на постель, чуть приподнимается.

— Ты ведешь.


_____________________________________________________


Шерлок знает, что у него очень яркая внешность. Он прекрасно представляет, как свободно ложатся тени в ложбинках на его лице — во впадинах под скулами, в углублении между идущими от носа к губам складками, в ямочке между ключицами. Особенно заметно это должно быть сейчас, когда с одной стороны его заливает абрикосовый свет, исходящий от стоящей на прикроватной тумбочке лампы, а с другой клубится дымчатый полумрак. Его повидавшему войну другу должно бы прийти в голову подходящее сравнение с лунным затмением над Гиндукушем, полным одинокого сияния и чуждой, ни на что не похожей красоты.

Если Джону и не все равно, до чего хорош Шерлок, то он ничем не показывает этого.

— Заткнуть тебе рот было бы очень просто, — замечает он. Выразительно смотрит на лежащую на его прикроватной тумбочке вчерашнюю футболку, а затем вновь переводит взгляд на Шерлока. — Тебе бы это пришлось по душе. Она пахнет мной. Я мог бы запихать ее тебе в рот, и ты почувствовал бы ее вкус.

На мгновение между губ Шерлока показывается язык, украдкой скользит по уголку, где они сходятся, но стоит Шерлоку это осознать, как он немедленно его убирает. Он чувствует, как все сильнее бьется его пульс, несомненно, притягивая внимание к тонкой коже на длинной бледной шее.

— Но в чем же здесь тогда будет сложность? — спрашивает Джон. — Всякий станет вести себя тихо, если физически лишен возможности шуметь. Этой ночью я жду, что ты проявишь полную покорность, и, надеюсь, без всякого физического принуждения.

Шерлок изумленно распахивает глаза. Он определенно не давал Джону ни малейшего повода ожидать, что с радостью пойдет навстречу.

Джон вздергивает подбородок — его подбородок лучше моего; квадратный, сильный, не терпящий возражений — и отдает следующий приказ.

— Расстегивай рубашку.

Не удивительно, что его произвели в капитаны, думает Шерлок. Я бы произвел его в чертовы генералы. Неловкими пальцами он делает, как было сказано. Теперь его зрачки по размерам должны быть уже с маленькую луну каждый.

— Распахивай, — требует Джон, словно рубашка была конвертом, а Шерлок — лежащим в нем письмом.

Впившись взглядом в партнера, Шерлок отводит полы рубашки в стороны, оголяя себя под уверенным взглядом Джона.

Нравится ли Джону то, что он видит? задумывается он. На данном этапе для Джона очень нехарактерно не твердить без умолку о треугольных впадинках над ключицами Шерлока, выемке пупка, неглубоких, заполненных тенями полосах, тянущихся от восьмого до десятого ребра. Обычно ему нравится, как я выгляжу, но так ли это сейчас?

Отведя взгляд, Шерлок замечает разлившуюся по груди красноту. Он тянется снять рубашку полностью.

Раздавшийся голос Джона полон уверенной властности.

— Разве я сказал тебе, чтобы ты ее снимал?

Шерлок качает головой.

— Тогда и не надо. Ты будешь делать ровно то, что я тебе скажу, и ничего больше. Снимай ремень.

Шерлок слишком загипнотизирован, чтобы заметить, что его пальцы, когда он сам освобождает себя от указанного предмета гардероба, движутся с удивительной неуклюжестью от охватившего его желания. Он выведен из равновесия. Взгляд Джона перемещается с ремня на кровать и вновь возвращается к Шерлоку. Тот улавливает намек. Когда он опускает ремень на постель, его не покидает нелепое ощущение, что он играет в покер, и эта анте ему не по карману. А чуть позже он осознает, что это именно то самое место, на которое указал взглядом Джон.

— Расстегивай брюки.

Шерлок подчиняется. В этот раз вместо того, чтобы продолжить раздеваться, он опускает руки поверх тазовых костей и терпеливо ждет, в то время как его кисти трепещут, точно птенцы. Правую руку приходится придвинуть гораздо ближе к бедру, так, чтобы не коснуться сквозь ткань набухающего члена. Джон не давал ему разрешения касаться его.

— Загорелся, да? — спрашивает Джон. Голос его не звучит зло, но и добрым тоже не кажется. — Оближи большой палец на правой руке.

Шерлок облизывает. Едва он выполняет это, его голова откидывается обратно, а глаза принимаются за топографирование пространства от подчинения до неповиновения.

— Гордыня, — замечает Джон. — Ну-ка, посмотрим, сколько ее у тебя останется после того, как ты поиграешься для меня со своими сосками.

Шерлок пытается что-нибудь произнести, хоть что-то, но ничего не выходит. Под взглядом Джона он проводит смоченным большим пальцем по соску. Тот мгновенно застывает, маленький розовый кончик разом набухает и отвердевает для его любовника. Тогда Шерлок переходит ко второму. Он не сомневается, что выглядит сейчас развратно и похотливо, но Джон не придает никакого значения его внешнему виду, не давая Шерлоку даже такой власти.

— Расстегивай молнию, — приказывает он. — Я здесь не для того, чтобы вокруг твоих мозгов плясать.

Длинные бледные пальцы царапают молнию. Шерлоку хотелось бы заняться собой прямо так, не снимая брюк, но он не уверен в последствиях. И как только Джон довел его до такого состояния, что он не осмеливается к себе прикоснуться?

— Ты сегодня в трусах, — отмечает солдат, когда определенная часть тела Шерлока становится под его одеждой еще более заметной. — Смотрю, у тебя поднялось. В таком положении удобно не будет.

Шерлок закусывает губу. Джон откидывается на спинку стула и принимается изучать синяки под ногтями. Проходит минута, затем вторая. Джон, похоже, прекрасно владеет собой. Шерлок слышит чье-то прерывистое дыхание, а потом до него доходит, что оно принадлежит ему самому.

Взгляд Джона вновь возвращается к Шерлоку, который делает все, что в его силах, чтобы не начать извиваться на кровати. Врач оглядывает любовника с головы до кончиков пальцев на ногах, многозначительно задержавшись в районе живота.

— Застрял на полпути к штанине. Больно?

Неловко опустив замок до конца, Шерлок кивает.

— Тебе ведь трудно предлагать себя, да? Привыкай.

Шерлок вздрагивает. Что, если он собирается проделывать со мной такое регулярно?

— Ты слишком много думаешь. Штаны. Вниз.

С легким стоном Шерлок спускает пояс по бедрам, затем замирает в ожидании следующего указания.

— Разве я говорил остановиться. Сними их. Я хочу видеть тебя больше.

Шерлок стягивает брюки до конца, затем осторожно переступает через них, остерегаясь падения. Если Джон захочет увидеть его на коленях, он ему об этом скажет.

— Иди сюда.

Шерлок делает несколько нерешительных шагов к стулу Джона.

— Хорошенький, — тянет Джон. — Ты понимаешь, что ты просто вываливаешься из трусов?

Кивком он указывает на отвердевший член Шерлока, выглядывающий в прорезь на окружающей его одежде.

Шерлок не шевелится, но чувствует, как вспыхнули его щеки. Позывы плоти. Смущение. Все разом.

Джон окидывает Шерлока оценивающим взглядом прямо сквозь мягкую серую ткань его шортов. Когда он заговаривает, до Шерлока доносятся отзвуки его дыхания.

Прикоснись ко мне, Джон, я так нестерпимо тебя хочу, жажду тебя, проведи по мне языком, приникни губами, пожалуйста.

— Ты горбишься. Зачем ты наклоняешься? Ты хочешь с чем-то справиться? Встань прямо.

Шерлок низко стонет, а затем делает, как ему сказано. От движения вперед и назад отвердевший член полностью освобождается из своей матерчатой тюрьмы. Обнаженный, нуждающийся в ласке, он отчетливо блестит на самом своем кончике.

— Ну разве ты не милый, — замечает Джон. — Розовый с белым, словно именинный пирог. У меня с собой есть телефон. Мне бы следовало тебя сфотографировать. Или, может, мне стоит подождать, пока ты не будешь полностью готов для меня? Покажи-ка яички.

Шерлок высвобождает их.

— Бритые, — комментирует Джон, глядя на то место, где кожа его бойфренда нежная, точно лепестки цветов. — Ты ведь действительно скучаешь, да?

Вопрос явно не риторический. Шерлок кивает.

— Как-нибудь я заставлю тебя побриться для меня всюду. Сделать тебя гладким так проще, а мне нравится, когда ты гладкий. Оттяни крайнюю плоть. Я хочу видеть, как ты течешь, насколько ты готов для меня.

183 мужчины. Прежде вот этого у Шерлока было 183 мужчины, и ни один из них не сумел заставить его ощущать себя таким чувствительным, таким обнаженным, таким отчаявшимся и таким живым. Очень медленно он отводит кожу назад, обнажая отвердевшую головку.

К его невероятному потрясению, Джон достает из кармана джинсов мобильник и действительно делает фотографию, а затем убирает телефон обратно.

— Любопытно, — произносит Джон, — как твой член тянется к моим губам, когда мы вот так вот рядом. Было бы слишком просто, если бы ты просто протолкнулся ко мне в рот. Ты ведь думаешь об этом, о том, как я сделаю тебе минет? Ну так я тебя уверяю, что этого не будет.

Шерлок из уважения отводит взгляд влево, но его член нетерпеливо дергается.

— Ты, конечно, можешь смотреть в сторону, — продолжает Джон, — но тебе непросто будет убедить меня, что ты не думаешь о том, чтобы я тебе отсосал, когда весь так и трясешься. Насколько он вытягивается, когда ты настолько напряжен? Становится в три раза длиннее обычного размера? В четыре? Думаю, в четыре.

Джон намеренно вытягивает шею ближе к Шерлоку. Не имея возможности помочь себе самостоятельно, Шерлок движется навстречу его губам, и Джон мгновенно, так его и не коснувшись, скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула.

— Ай-яй-яй, — отчитывает он. — Ну и куда ты собрался? Разве я говорил тебе заниматься со мной минетом?

Шерлок с несчастным видом трясет головой.

Джон встает.

— Ложись на кровать, вытяни ноги и подумай, как нахально ты себя вел. Не смей прикасаться к себе. Я вернусь позже.

Шерлок изумленно наблюдает, как Джон направляется к двери.

— Ну и, Шерлок?

Шум в голове детектива окончательно стихает.

— Ты сумеешь справиться, — произносит Джон. А мгновение спустя Шерлок слышит, как его бойфренд открывает и захлопывает за собой входную дверь.


_____________________________________________________


Шерлок стонет от возбуждения. Прошло сорок минут. Его партнер до сих пор не вернулся, и он, лежа на спине в облаке испытываемого им желания и думая о своем любовнике, оказался вынужден постоянно бороться с видом своего ноющего, уткнувшегося в живот, напряженного члена.

Хочу, думает Шерлок. Только это совсем не мысль, а сообщение, зашифрованное в биении его сердца. Хочу Джона, хочу Джона, хочу Джона.

Не ласкать себя — это настоящая пытка. Ему до смерти хочется взять себя, облегчить себя, непрестанно думая о губах своего бойфренда, его языке, руках, сексе с ним. Но Джон узнает. Джон почувствует исходящий от него запах, аромат удовлетворения, а не острого желания, и без всякой примеси униженной мольбы «Я думал о тебе, об одном тебе» сумеет понять причину. Джон увидит, и Джон не притронется к нему, а его отчаявшееся сердце будет отбивать конструкцию «сказуемое-дополнение» впустую.

И поэтому Шерлок ждет, лежа в расстегнутой рубашке, с членом и яичками, бесстыдно открытыми взору человека, которого здесь нет.


______________________________________________________


Джон возвращается в 19:04. От него пахнет пивом и сигаретами, выкуренными другими мужчинами.

Он замирает в дверях, окидывая оценивающим взглядом приглашающе распростертое перед ним тело Шерлока.

— Что бы ты сказал, если бы я привел с собой кого-нибудь? Ты бы согласился на это?

Шерлок настораживается, но не спорит. Все, что угодно Джону.

Джон подходит к кровати.

— Надо же, тебе действительно присуща покорность. Ты делаешь успехи. В случае, если тебе интересно, я не собираюсь ни с кем тебя делить. Никто не станет к тебе прикасаться, кроме меня.

Жестом собственника он скользит рукой между бедер Шерлока, и детектив содрогается от острой потребности в чем-то большем. Тяга испытывать прикосновения практически сводит его с ума.

— Все еще хочешь этого, — отмечает Джон. — Знаешь ли, ты бы не оказался в таком положении, если бы попросил меня трахнуть тебя во время расследования. Тебе следовало упрашивать, Шерлок. Тебе следовало подползти ко мне на четвереньках и умолять, пока у тебя все еще был шанс.

Шерлок мысленно соглашается.

— Тебе по душе такая идея, ведь так? Мой член у тебя в заднице. Я вставляю тебе, использую тебя ради своего удовольствия. Вхожу в тебя. Это возбуждает тебя?

Шерлок кивает. Его нижняя губа слегка опухла. Он, не переставая, кусал ее на протяжении последнего получаса.

— Раздвинь ноги шире, — командует Джон. — Это самое меньшее, что ты можешь сделать, чтобы мне было приятно прийти домой.

Требуемое выполняется моментально. Джон забирается на кровать и встает на четвереньки между раскинутых ног Шерлока.

— Закрой глаза. Я прикоснусь к тебе. Угадай, где. Не говори мне, прав ты или нет. Я узнаю.

Как быстро понимает Шерлок, вопрос по большей части заключается не в том, где Джон собирается дотронуться до него, а в том, как и чем. Он чувствует, как собственнически касаются его горла губы, прямо там, где бьющийся под кожей пульс ближе всего подходит к поверхности. После этого он может сказать, что Джон откидывается на пятки, но вот к резкому царапающему касанию ногтя по своду стопы он оказывается не готов. Пока он приспосабливается к этому ощущению, по внутренней поверхности бедра с силой проводят языком. Чувство присутствия головы Джона между его ног одновременно очень интимно и недостаточно интимно, потому что к члену тот не проявляет никакого внимания. Дальше его тела внезапно мягко, легко, словно перышком, касаются волосы Джона. А когда в обусловленной опущенными веками темноте вокруг его соска сжимаются зубы, он едва удерживается от того, чтобы вскрикнуть.

— Когда чувственные импульсы возникают неожиданно, это вовсе не плохо, — замечает солдат. — Тебе просто нужно научиться принимать их.

Шерлок дрожит, силясь удержать себя, и Джон, приблизив губы к его уху, выдыхает:

— Ты можешь сделать это для меня, Шерлок? Можешь принять их?

Не открывая глаз, Шерлок лихорадочно кивает. ДаДжонДадлятебяДавсегдаДа.

Джон нависает над Шерлоком в позе, напоминающей ту, что нужна для полового акта, на который тот пытался его спровоцировать сегодня прямо на улице. Колени Джона упираются в кровать по обеим сторонам от плеч Шерлока, а его дыхание мягко касается члена.

— Большинство систем человеческого тела создано для взаимодействия, — произносит Джон. — Дыхательная система жаждет кислорода. Пищеварительная система жаждет еды. Ну а вот эта? — Джон слегка дует на головку. — Она жаждет меня. Не удивительно, что мне нравится. Я смотрю на тебя, и у тебя учащается пульс. Я целую тебя, и у тебя встает в трусах. Я ласкаю тебя, и твой член вытягивается больше чем на полфута. Ты не способен контролировать это и не способен это скрыть. Так твое тело просит позволения воссоединиться с моим.

Шерлок молча вздрагивает. Пожалуйста, Джон.

Джон пересаживается на кровать. Глаза Шерлока по-прежнему закрыты, но он слышит щелчок, с которым его любовник расстегивает ремень, а затем глухой удар от его падения на пол. Он слышит, как Джон извлекает свой член из джинсов. Шерлок знает о его пряном вкусе еще до того, как кончик члена упирается в его нежные губы.

— Целуй, — приказывает Джон.

Шерлок поджимает губы. Поцелуй выходит совершенно невинным. Если бы Джон имел в виду «Соси», он бы так и сказал.

— Все еще чувствуешь, что хочешь контролировать? — спрашивает Джон. — Ты не хочешь. Ты никогда не мог. А сейчас я планирую тебе вставить, так что переворачивайся-ка на живот.

Если бы Джон сказал Шерлоку «Я собираюсь тебе вставить» два часа назад, Шерлок немедленно потребовал бы, чтобы тот повторил фразу в обратном порядке. Теперь же он просто переворачивается, ничего не требуя, но предлагая все, что у него есть. Это блаженство.


_________________________________________________


Шерлок лежит в постели, вжавшись лицом в подушку. Весь его вес давит на плечи спереди и колени сзади. Джон снимает с него серые шорты и связывает руки за спиной той самой футболкой. Его пальцы действуют грубо и уверенно.

— Пользовался когда-нибудь распорками?

Шерлок трясет головой.

— На ноги надеваются манжеты; между ними помещается стержень. Удерживает ноги разведенными в стороны. Мило для новичков, но с тобой это будет излишним. Я уже знаю, что ты ляжешь под меня.

Шерлок наклоняет голову, поражаясь, как он полностью упустил такое. Его желание Джона непреодолимо — сильнее, чем потребность в никотине, сильнее, чем потребность в кокаине. Он задумывается, сумеет ли пережить это.

Раздается звук распылителя, когда Джон выдавливает из бутылочки гель, а затем его прохладный, скользкий от лубриканта указательный палец касается анального отверстия.

— Проси, — приказывает Джон.

Голос Шерлока звучит хрипло, так давно он им не пользовался.

— Пожалуйста, Джон. Я так долго ждал этого. Ты не представляешь, как я желаю этого. Ты мне нужен. Возьми меня.

Джон начинает растягивать его.

— Скажи мне, почему ты хочешь, чтобы я тебя трахнул, и, может быть, я это сделаю. Тебе нужно, чтобы я был в тебе, потому что ты хочешь кончить?

Несмотря на бесстыжесть выражения, Шерлок чувствует, сколько всего способно заставить его кончить — говорящий ему совершенно безумные вещи Джон, смотрящий на него Джон, находящийся в одной с ним комнате Джон, вдыхающий и выдыхающий Джон.

— Мне нужно, чтобы ты был во мне, потому что я хочу, чтобы ты кончил. Это то, чего я желаю; чтобы ты получил удовольствие, находясь во мне. Я постараюсь для тебя, Джон, обещаю. Войди в меня. Позволь мне позаботиться о тебе.

При желании Джон может быть совершенно бессовестным провокатором. Самым кончиком он проникает в Шерлока, и как только его партнер с благодарностью ловит ртом воздух, тут же убирает его. Оставив свой член лежать на пояснице Шерлока, он дает тому почувствовать его вес, а затем проводит им по расщелине между половинками задранной вверх задницы.

— Мне не нужно, чтобы ты обо мне заботился, — отрезает Джон, — и не нужно быть в тебе, чтобы кончить. Я мог бы сделать это и так. Мог бы просто сжать твой зад на своем члене и поводить им туда-сюда, а потом спустить прямо напротив твоей дырки. Ты не почувствовал бы ничего, кроме трения, но оно было бы не там, где тебе хочется. Если ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, тебе лучше привести доводы поубедительнее.

Шерлок изо всех сил пытается объяснить. Он слышит, как у него заплетается язык, когда он рассказывает о том, каково это, когда Джон овладевает им.

Сперма… она использовалась как… невидимые чернила… во времена Первой Мировой… у каждого мужчины ручка… когда ты во мне, ты точно… расписываешься внутри меня чернилами, которые никто не увидит… ты бездонен, Джон, совершенно бездонен… Во мне всю жизнь брешь… пролом… он был для тебя… метка… где-то для тебя, чтобы ты вошел, когда мы наконец-то встретились… ты засел во мне глубже, чем сумел пробраться кто-нибудь другой… пожалуйста, Джон… нуждаюсь в тебе… трахни меня… будь моим центром… будь моим средоточием

Этого достаточно.

— Я тоже тебя люблю, — произносит Джон, погружаясь глубоко в своего бойфренда. — Не дергайся.


_____________________________________________________


Хотя Джону приходит в голову, что, возможно, Шерлоку хотелось бы, чтобы он придумал какое-нибудь новое определение, факт остается фактом: трахающийся Шерлок великолепен.

Джон проталкивается в жаждущее, чувственное тело соседа. Нервной системе миссис Хадсон крупно повезло, что они устроились в спальне на третьем этаже, потому что Шерлок орет, словно умирающий от недотраха кот. Похоже, он до чертиков хочет этого, и Джон идет ему навстречу, ввинчиваясь внутрь с полной самоотдачей. С каждым толчком Джона Шерлок ритмично подается назад. Он настолько потерял связь с реальностью, что умоляет о том, что уже имеет, вроде погрузившегося в него влюбленного соседа.

— Джон, трахни меня, пожалуйста, возьми меня, воспользуйся мной, трахни.

— Я уже тебя трахаю, — возражает Джон. — Держись.

Джон знает, что Шерлок считает свою пятую точку чем-то вроде насмешки вселенского масштаба. В этом весь он, мозг размером с планету и задница ему под стать. Учитывая давление тестостерона, объем потребляемых калорий и саксонское наследие, нет ни малейшей причины, чтобы она была до такой степени роскошной и соблазнительной. Бывает даже, что Шерлок, кажется, стесняется ее. Вот почему Джон внезапно обнаруживает, что твердит «Боже, твоя задница прекрасна», пока толкается в нее снова и снова.

А теперь Шерлок извивается под ним, что-то лопочет, умоляет наделить его чувствами, что в принципе бессмысленно, потому что Шерлок — самый живой человек из всех, каких он когда-либо встречал на своем жизненном пути, но Джон все равно произносит:

— Хорошо, я все сделаю, вот, держи.


__________________________________________________


Обычно они делают это не так. Обычно Шерлок безо всяких помех видит лицо Джона.

Любопытное явление: когда одно чувство ограничено, на передний план, чтобы компенсировать утраченное, выходят другие. Лежа лицом вниз, Шерлок не видит Джона, но, безусловно, чувствует его. Вот на что это похоже, когда вторая половинка твоей души трахает тебя всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

Словно тебя ласкают и исследуют всеми возможными путями, и некоторые из них восходят к Библии.

Словно становишься переменной в дифференциальном уравнении, которому наконец-то нашли решение.

Словно между их телами возникло трение, из-за которого некоторые электроны Джона улавливаются протонами Шерлока, и наоборот.

Словно сердце Шерлока пытается через горло выскочить из тела, так что Джону придется ловить его и заталкивать обратно, приникнув губами к губам, как поступили с яичным желтком в том японском фильме, который Джон заставил его посмотреть.

Словно они два невероятно захватывающих кусочка одной головоломки.

Словно все отсеченные от Шерлока части служили только для того, чтобы сделать его еще более совпадающим с характером Джона, телом Джона, безграничной способностью Джона к преданности.

Словно это искупление.

Словно его голова отделилась от тела, а из кончиков пальцев извергается что-то со скоростью, примерно равной тремстам тысячам километров в секунду.

Слвно Джон — водный поток, а он — заключающие его трубы.

Словно Джон только что укусил его за шею.

А теперь пальцы Джона обхватывают член возлюбленного, и он тихо шепчет: «Чувствуешь, это не чересчур, я же сказал, что ты справишься», но это уже зависит от того, что именно подразумевать под «справишься», потому что, насколько Шерлок может судить, справляются как раз с ним. Под сиянием любви Джона его нервные окончания превращаются в медную проволоку, и у него не остается иного выбора, кроме как впустить этот электрический ток в себя и дать ему отыскать кратчайший путь к земле: сквозь пальцы на руках, пальцы на ногах, язык и ГосподиДапожалуйстаДа ноющие яички и ставший до крайности чувствительным член. Удовольствие оборачивается мучением.

— Я люблю тебя, — практически внятно выдыхает Шерлок.

— Ты хоть понимаешь, что ты для меня? — отзывается его партнер. — Весь мир, Шерлок. Весь гребаный мир.

Английский язык больше не работает рядом с ними, от него Шерлоку не остается ничего, кроме имени его возлюбленного, его любовника, его любви. Чувства поглощают их, связывая воедино, и Шерлок кричит, отдавая себе отчет лишь в бьющейся в нем пульсации Джона, который записывает свое имя так глубоко внутри него, что стереть его уже не сможет ничто и никогда.


_______________________________________________________


— Как ты узнал, что мне это нравится?

— Нравится что, прекрасный затраханый ангел? Кончать?

— Это, — повторяет Шерлок, бросая через плечо взгляд туда, где находятся его по-прежнему связанные руки.

— Ты бы не отказался, ни за что, — отвечает Джон. Выйдя из Шерлока, он развязывает его и осторожно укладывает на бок.

— Это так очевидно?

— Естественно, это очевидно. Рубашки.

Шерлок нахмуривается.

— Какие рубашки?

— Твои рубашки, — уточняет Джон. — Когда я впервые увидел тебя, ты разгуливал в такой, туго обтягивавшей соски. Я решил, что, наверно, она села во время стирки, но такая рубашка у тебя не одна, ты только в них и ходишь. Но никто не станет носить настолько тесную одежду, если не балдеет от этого.

— Серьезно.

Погасив свет, Джон ложится позади Шерлока и натягивает на них обоих одеяло, а затем обнимает и притягивает любовника к себе, сдвигая назад, прочь из влажного пятна. Шерлок довольно вздыхает и расслабленно, точно лишившись всех костей, растягивается рядом.

— Да, серьезно. Бог свидетель, до чего непрактично при твоей работе носить ограничивающие движения вещи. Но тебе нравится. Чувство скованности, давление, ощущение, будто угодил в ловушку. А еще тебе нравится демонстрировать свое тело, и в этом узкие рубашки тоже очень полезны. Странно, что ты не носишься вокруг, упакованный в ПВХ.

— Невозможно отыскать никого на Сэвил-Роу*, кто взялся бы работать с ПВХ.

Они лежат в темноте, плотно прижавшись друг к другу.

— Это было... хорошо, — признает Джон. Такая манера говорить является основой его передразниваний соседа.

— Было потрясающе, — отзывается Шерлок.

— Ты не станешь удалять, — робко произносит Джон. — Самое меньшее, что я могу — дать тебе то, что ты потом вспомнишь.

Я могу состариться рядом с тобой, думает Шерлок, хотя он не совсем уверен, являются ли эти слова частью его собственного внутреннего монолога или он просто вычислил речь Джона. Я могу отдать себя тебе, душу и тело, все без остатка. Я могу прожить с тобой всю свою оставшуюся жизнь и ни разу не пожелать забыть хоть одну минуту из нее.

Шерлок бросает взгляд через плечо, хотя все равно вокруг слишком темно, чтобы разглядеть выражение лица его партнера.

— Ты что-то сказал?

Шерлок собирается ответить «нет», но то, что срывается с его губ, звучит как «не совсем».

Он подозревает, что Джону уже известны его чувства — даже без облачка с набранным гротескным шрифтом пояснением.

— М-м-г-м-м, — тянет Джон, как будто полностью согласен со всем, что бы ни сказал его сосед, и проводит языком вверх по шее Шерлока, успокаивая раздражение там, где укусил его. — Добрых снов, милый.

И, несмотря на свою обычную бессонницу, Шерлок уверен, что так и будет.
______________________________________________________________

Арт к главе: quend.tumblr.com/post/23904467248/made-for-the-...

От переводчика.

*Сэвил-Роу — улица в центре Лондона, которая известна тем, что ее наполняют ателье, производящие высокакачественную одежду ручной работы.


Вот все и закончилось. Оглядываюсь назад, и даже как-то не верится, что проделана такая работа. И, странное чувство, почему-то хочется вернуться в начало, к первой главе, первым строкам. Радостно и горько, светло и грустно. Впрочем, будь я одна, ничего бы не вышло, а потому – благодарности.

Огромное спасибо автору фика – MirithGriffin – за такую прекрасную историю, за то, что она нашла силы ее написать и разрешила сделать перевод.

Безграничное спасибо моей самой любимой бете – maybe illusion. Без тебя все было бы не так, а, возможно, и вовсе ничего не вышло. Вечера и ночи, проведенные за вычиткой глав и ехидными комментариями, останутся для меня одними из лучших в жизни, а сама дружба и общение с тобой дало очень много.

Любимым читателям – назкий поклон, за то, что были все время рядом, оставляли комментарии, где-то переживали и волновались вместе с героями, где-то с ними не соглашались. Это бесценно.

Всем, кто помогал и поддерживал, подсказывал и вовремя отвешивал пинок в нужном направлении, когда сил не оставалось и хотелось бросить все – спасибо, спасибо и еще раз спасибо!

И, хотя, этот фик завершен, все еще только начинается. До новых встреч

Перевод: The Road Less Travelled 18.1
Переводчики:  Niobeya,  Элайджа Бейли,  Lex
Беты: они же
Оригинал: www.fanfiction.net/s/6298052/1/The_Road_Less_Tr...
Автор оригинала: verityburns
Фендом: Sherlock BBC
Пейринг: Шерлок/Джон
Рейтинг: PG-17
Жанр: романс, юмор
Дисклеймер: переводчикам ничего не принадлежит, а автор пусть разбирается сам.
Разрешение на перевод: получено
Саммари:
Заключение: Джон Уотсон должен влюбиться в меня.
Разрешение на размещение: только с согласия переводчиков. Спасибо.

Ссылки на предыдущие главы:
читать дальшеГлава 1 "Цель обнаружена"
Глава 2 "Обезвредить противника"
Глава 3 "Установить контакт"
Глава 4 "Вечер свидания"
Глава 5 "Заявление"
Глава 6 "Убеждение"
Глава 7 "Надежда"
Глава 8 "Очная ставка"
Глава 9 "Прогресс"
Глава 10 "Ссора"
Глава 11 "Помирились? Поцелуйтесь!"
Глава 12 "Принятие"
Глава 13 "Страсть"
Глава 14 "Паника"
Глава 15 "Разоблачение"
Глава 16 "Разлука"
Глава 17 "Воссоединение"


Глава 18 "Решение"

иллюстрации к главе:
Desire и Untie by soma chiou
Got Your Breath Back? by khorazir

Часть 1
читать дальшеP.O.V. Джона

— Шерлок! — Я оттолкнул его руку. — Шерлок, бога ради, мы же в морге!
Он проигнорировал меня, проводя носом по участку моей шеи ниже уха и прижимаясь ко мне со спины, придавливая своим весом к столу. К столу для вскрытия. К столу для вскрытия, на котором лежал упакованный в мешок труп. Это было просто за гранью добра и зла...
С того дня, как у нас впервые был секс неделю назад — полноценный, без ограничений, крышесносный, от которого пострадала спинка кровати — Шерлок стал абсолютно ненасытен.
Он был похож на попавшего в кондитерский магазин ребенка, который до этого считал, что морковка и яблочные ломтики – лучший из десертов. Наш первый раз был... ну, он был действительно потрясающим, это то слово, которое первым приходило на ум. Я не ожидал этого, учитывая, что для нас обоих это было внове, но поскольку поначалу наши отношения развивались медленно, мы уже хорошо знали реакции друг друга на прикосновения, и то время, которое мы провели вдали друг от друга, только усилило желание.
Оглядываясь назад, я понимал, что тот раз был также одним из тех редких случаев, когда Шерлок доверил мне контроль над ситуацией, и сам же так очевидно наслаждался всем происходящим. И хотя мне было чрезвычайно необходимо восстановить свою веру в него и в нас как пару, не возникало сомнений, что из нас двоих в отношениях инстинктивно доминирующим был именно он. Что и привело меня к происходящему прямо сейчас.

Я застонал, когда он начал посасывать кожу над моей ключицей. Наши искаженные отражения мерцали в блестящей поверхности шкафов, стоящих напротив, и его склоненная к моей шее голова и обнимающие меня руки выглядели так, будто он был напавшим на меня вампиром. Я откинул голову ему на плечо и закрыл глаза. Его руки блуждали по моему телу, у меня подгибались ноги — почему он с такой легкостью доводил меня до этого?
Он замер, и я услышал цокот каблуков в коридоре... Молли возвращалась. Я попытался оттолкнуть его, а он усмехнулся, в последний раз прикусив шею и прижавшись бедрами, перед тем как шагнуть назад и обойти стол, на ходу застегивая пиджак. Я решил, что мне тоже пора начать носить пиджаки. Свитер не скрывал свидетельства того, что только что случилось, и я был вынужден простоять у стола еще несколько минут, чтобы перестать краснеть самому и не смущать бедную Молли.
Они уже были поглощены разговором — как я понял, чем-то о содержимом желудка. Вероятно, я должен был прислушиваться, но мой разум возвратился, как он часто делал, к той ночи неделю назад, когда он впервые сказал, что любит меня. Несмотря на то, что я уже был уверен в его чувствах, я все равно был ошеломлен, когда он произнес эти слова — не то что бы это было очень "в стиле Шерлока". Я почти решил принять как факт то, что он сочтет это слабостью и не пожелает признавать это, если только снова не ударится головой… так что то, что он просто сказал это, было для меня полной неожиданностью. Он действительно открылся мне той ночью, подумал я — и не только в этом, со смешком добавил мой не повзрослевший внутренний голос.
Разумеется, именно в этот момент он посмотрел на меня, мгновенно определив, о чем именно я думал. Он послал мне ухмылку — такую похотливую и греховную, что бедная Молли, оказавшись в середине перекрестного огня, уронила свой планшет. Я покачал головой, но он уже отвернулся, заканчивая фразу, пока Молли пыталась вернуть самообладание.

Я вновь отвлекся от происходящего... На следующий день у него, конечно, все болело, что неудивительно, но он все равно смог взять меня, не дожидаясь ночи. Он объяснил, что нам следует быстрее расквитаться с моим первым разом, чтобы я мог оклематься за пару дней, прежде, чем он сделает это снова. Было ясно, что романтике нет места в Пособии по Любви от Шерлока Холмса, но я смирился с этим — пока он был честен со мной, я готов был мириться почти со всем. Позже я интересовался, была ли его нежность в мой первый раз вызвана мыслью о том, чтобы я могу восстановиться быстрее, но не мог сомневаться в чувствах того, кто каждую ночь обнимал меня даже во сне.
Я поднял взгляд — он смотрел на меня, изогнув бровь. Я слегка смутился; видимо, я заразился от него тем, что мог думать только об одном, и теперь не мог сосредоточиться больше ни на чем, кроме него.
Мы попрощались с Молли, следившей за нами с интересом. Это странно, но новость о том, что мы были вместе, никак не повлияла на ее влюбленность. Ее взгляд часто окидывал нас обоих, и я чувствовал себя не в своей тарелке, размышляя, о чем она думала в такие моменты. Не сомневаюсь, что Шерлок просветил бы меня, но пока что он никак это не комментировал, и за это я был ему благодарен.
Он взял мой телефон, пока мы шли по пустому коридору, и начал писать смс.

— Какие-то подвижки? — спросил я.
— Нет. Просто сообщаю Лестрейду, что мы немного опоздаем на нашу встречу.

Я с удивлением посмотрел на свои часы.
— Но ведь у нас еще куча времени, — заметил я.
— Именно! — улыбнулся он, опуская мой телефон в карман своего пиджака и беря меня за руку. — Просто хотел убедиться... Давай посмотрим... Ах, да. — Он театральным жестом открыл дверь и втолкнул меня внутрь, быстро входя вслед за мной и закрыв ее за собой.
Я огляделся. Я был в чулане. В чулане морга. С сумасшедшим. С сумасшедшим, чьи глаза я мог различить в бледном свете, исходящем от небольшой светящейся панели над дверью. Они сверкали, как кошачьи, и были прикованы ко мне.
— Джон, — мягко произнес он, — Джон, иди сюда.
Я поежился.
— Шерлок, что ты делаешь?

Он улыбнулся, и это была улыбка хищника.
— Почему ты не сказал мне, о чем ты думал, Джон? — начал он, цепляясь пальцами за шлевки моих джинсов и притягивая меня ближе. — Потому что мы оба понимаем, что это были явно не результаты вскрытия, которые принесла Молли.
Его ладони скользнули мне за пояс, опускаясь и поглаживая мои бедренные кости круговыми движениями.
— Я, ах, эм... — это было не хорошо. Ну, то есть было, я не отрицал то, что я чувствовал, но мне определенно не хотелось, чтобы нас поймали, пока мы занимались бы сексом в кладовой морга.
Я должен был отвлечь его от этого, поэтому я решил зайти со стороны романтики.
— Я думал о том, как ты в первый раз сказал, что любишь меня, — сказал я, и в целом, это было правдой. Я произнес это с широченной улыбкой, которая, должно быть, выглядела просто нервной, и еще больше усугубила ситуацию, делая меня похожим на испуганного оленя в свете фар.
— Хмм, — ответил он, не совсем убежденный моими попытками. Он улыбнулся мне, затем наклонился вперед так, чтобы произнести прямо мне в ухо:
— Я правда люблю тебя, Джон, — подтвердил он, я чувствовал его дыхание на своем лице, и слегка задохнулся, слыша эти слова.
— Я люблю твой рот. — он поцеловал меня, облизывая мои губы, пока я не раскрыл их, затем обвивая свой язык вокруг моего и тщательно исследуя мой рот, одновременно разворачивая наши тела так, чтобы я стоял, прислонившись к стене. Как он стал настолько хорош в этом, изумленно подумал я.
Он целовал так, как делал и все остальное — с абсолютными вниманием и концентрацией, полностью отдаваясь своему занятию. Иногда я думал, что могу кончить только от его поцелуев... большего и не потребуется.

Он отстранился:
— Я люблю твои уши, — мурлыкнул он, целуя линию подбородка, затем прикусил мою мочку, потянув за нее перед тем, как скользнуть языком в мое ухо. Я подпрыгнул; раньше он такого не делал, и это было почти щекотно, но... Он сделал это снова, и я задохнулся. Хорошо, не совсем щекотно. Он издал низкий звук, который я расценил как то, что он запоминал мои реакции для дальнейшего исследования.

— Я люблю твою шею. — Теперь он прижимался ко мне, и я чувствовал, как его руки вытягивали рубашку из моих брюк, задирая ее вместе со свитером, в то время как его губы с энтузиазмом исследовали мою шею. Я попытался ухватиться за него, чтобы не упасть, но он поймал мои запястья одной рукой и поднял их над головой, прижав к стене. Он немного отклонился назад, так, чтобы оглядеть меня, мы уже привыкли к слабому освещению. Я чувствовал себя до смешного уязвимым и открытым, учитывая, что я был почти полностью одет, и мы оба знали, что я мог бы вырваться, если бы захотел — но его реакция на то, что он видел, удержала меня от любых попыток.
Его глаза потемнели, как никогда раньше, и дыхание было прерывистым и резким, а взгляд, которым он обвел меня, стал острым. Даже несмотря на то, что он полностью контролировал себя, я знал, что я имел власть над ним, ту, что стала причиной этого взгляда и голода в его глазах. Эта мысль так завела меня, что я ощутил, как мурашки пробежали по телу, и он ухмыльнулся, снова прижимаясь ко мне.
Моя политика под названием "никакого-секса-в-кладовке", кажется, отправлялась к чертям. Меня поразило то, что технически, политика основывалась на нежелании быть застуканным во время секса в кладовке, так что, до тех пор, пока мы оставались незамеченными, мы оба могли наслаждаться происходящим, не нарушая моих правил... Это было логично, верно?
Шерлок покрывал поцелуями мою грудь, двигаясь от одного соска к другому, продолжая говорить мне, о том, что ему во мне нравилось. Этот список любимых мест был куда более подробным, чем было уместно в данной ситуации, но эта мысль об уместности сама по себе стала явно лишней, когда он отпустил мои запястья и опустился на колени, переключая внимание на мои брюки.
Как только я ощутил, что мои брюки и белье были спущены до середины бедер, а он начал целовать мои бедренные кости, мне стало сложно сконцентрироваться, но я заметил, что пункты в том маршруте, который он проложил по моему телу, сменились с описаний того, что он любил, на конкретные действия.

— Я люблю, как ты дрожишь, когда я целую тебя здесь, — произнес он голосом, звучащим, как жидкий шоколад, проводя пальцами по внутренней стороне моего бедра. — Я люблю, как твои веки подрагивают, когда я глажу тебя так. — Он взглянул на меня. — Но больше всего, — сказал он, дождавшись, когда я обращу на него все свое внимание, — больше всего, я люблю звуки, которые ты издаешь, когда я делаю вот это... — его губы обхватили меня, а его язык начал закручиваться каким-то невообразимым образом.
Моя голова откинулась на стену, а тело будто отделилось от сознания, ощущения которого сосредоточились на одном определенном месте и рте Шерлока... Его невозможный рот, казалось, прошелся по всем нервным окончаниям, какие у меня были, и я превратился в один концентрированный комок, пульсирующий, горящий, ноющий сгусток желания и жажды по этому потрясающему мужчине, который стоял на коленях передо мной, находясь в кладовке.

Как так случилось, что я, Джон Уотсон, врач, солдат, гетеросексуальный до мозга костей, докатился до такого? Я посмотрел вниз. Как мне вообще могло так повезти?
Его руки лежали у меня на бедрах, удерживая меня в вертикальном положении, и все мои силы уходили на попытки не издавать никаких звуков, ну или хотя бы делать их максимально тихими. Я ухватился одной рукой за стеллаж, а пальцы другой запустил в волосы у него на затылке, не пытаясь направлять его (это было невозможно даже в лучшей ситуации), просто усиливая и ослабляя хватку в такт с его движениями. Он тихо зарычал, и вибрации его голоса усилила мои ощущения еще больше, на некоторое время я просто выпал из реальности — рассыпался на кусочки, прислонившись к стене и отпуская стеллаж, чтобы тут же укусить себя за запястье, пытаясь не закричать его имя, когда я достиг оглушающего пика.
Когда мой взгляд стал проясняться, я почувствовал, как он поднялся и оперся на меня, мягко целуя, перед тем как слегка отодвинуться. Звук расстегивающейся молнии привел меня в чувство, и я попытался трезво оценить ситуацию — кладовка была маленькой и наполненной вещами. Если что-то уронить – шума будет достаточно. Шерлок же был слишком высоким и крайне энергичным. Я услышал, как он простонал мое имя, хотя он не прикасался ко мне. Он снова застонал. Разумеется, он ведь не... Я открыл глаза: о да, именно это он и делал.
Он нависал надо мной, опираясь на стену рукой рядом с моей головой, его глаза казались полностью черными в рассеянном свете. В таких обстоятельствах, предложить ему руку помощи— меньшее, что я мог сделать.

***
— Я никогда по-настоящему не понимал, что имеют в виду, когда говорят "это неуместно", — заключил Шерлок, когда мы наконец покинули Бартс двадцать минут спустя и сели в кэб до Скотланд-Ярда.
— Какая неожиданность! — саркастически отозвался я.
Наша встреча с Молли в фойе через сорок минут после того, как мы уже должны были покинуть здание, разумеется, была печальным совпадением, и у меня были предположения о том, чем нам на самом деле стоило бы заняться в это время. Однако у меня снова сложилось впечатление, что у Молли было свое понимание ситуации, и это несколько пугало меня.
— Меня критиковали за это всю жизнь, но я все еще не понимаю, в чем проблема — почему люди все время пытаются быть "уместными"? Разве это не значит просто быть предсказуемым? — произнес он так, будто я ничего не говорил.
Он выглядел действительно удивленным, и я покачал головой.
— Не думаю, что кто-нибудь когда-либо сможет обвинить тебя в предсказуемости, Шерлок.
Он тепло улыбнулся и взял меня за руку, дергая за нее до тех пор, пока я не сдвинулся и не прижался к его боку.
— У меня есть один вопрос, Джон, — признался он, — Ну, скорее небольшое недопонимание.
Я не был уверен, хотел ли я узнать, что его смущает. Опыт подсказывал, что вопрос может касаться какого-либо странного эксперимента, возможно, с участием грибов и/или внутренних органов, или он хотел узнать насчет совета в отношениях, о котором он прочитал в чате, где возраст участников, так же, как и пол, вызывал большие сомнения.
— И какой же? — спросил я, готовясь услышать что угодно.
Он оценивающе посмотрел на меня, затем наклонился вперед и почти прошептал мне на ухо:
— Я не очень понимаю, что такое любовь.
Я тоже не был близок к пониманию, и мне это не очень нравилось.
— Ты имеешь в виду общую концепцию любви или какой-то определенный аспект? — видимо, мой тон был недовольным, судя по тому, как укоризненно он на меня посмотрел.
— Разумеется, я понимаю концепцию, Джон, — он снова сделал большие глаза, и хотя я точно знал, что он делал это нарочно, я просто не мог не почувствовать себя хамом. Это чрезвычайно раздражало.
— Слова, — продолжил он. — Я не понимаю, что там со словами.
Он приподнял брови, как бы показывая, что настала моя очередь вступить в дискуссию. Я вздохнул.
— Тебе придется быть более конкретным, Шерлок, — сказал я. — Что именно за слова, и чего ты не понимаешь?
Выражение его лица явно показывало, сколь терпим он был к моей глупости по доброте душевной — и, возможно, из-за эндорфинов, все еще гуляющих по телу после того, чем мы занимались в кладовке.
— Ладно, я говорил об утверждении — конкретно о словах "я люблю тебя".
Я кивнул, чтобы он продолжал, и он закатил глаза.
— "Я люблю тебя" — это ведь просто утвердительное предложение, так? — Я снова кивнул. — То есть, это то же самое, что сказать "трава зеленая" или "я люблю шоколад", правильно?
Я задумался на мгновение.
— Думаю, да. Но люди обычно не остаются влюбленными друг в друга навсегда, так что ситуация может измениться.
— Но ведь это относится вообще ко всему! — возразил он. — Трава может пожелтеть летом, или я могу обнаружить, что больше люблю печенья.
— Да, — неохотно согласился я, по сути, понимая, что любовь к кому-либо нельзя сопоставлять с любовью к шоколаду, но как выразить это противоречие в словах все еще не знал.
— Так в чем разница? — потребовал он, размахивая руками. — Я вполне способен полюбоваться травой, не видя необходимости в том, чтобы оговаривать, какого она цвета. Аналогично, мне не нужно, чтобы ты еженедельно сообщал мне, какие печенья тебе нравятся — одного раза достаточно, и я уверен, что ты бы сказал, если бы что-то изменилось.
Я с ужасом осознал, что стал понимать, куда он клонит.
— Поэтому, если я один раз сказал, что люблю тебя, этого достаточно? – я пытался прояснить ситуацию, чувствуя себя немного глупо, но еще больше ощущая разочарование. Потому что если бы он не хотел, чтобы я говорил тех слов, тогда он уж точно не стал их произносить сам:
— Я знаю, ты ненавидишь, когда тебе повторяют что-то, извини, я должен был подумать…
— Нет! — воскликнул он, хватая меня за плечи. — Нет, это именно то, чего я не понимаю.
Теперь он выглядел встревоженным, понимая, что расстроил меня.
— Прости меня, Джон, я действительно плохо объяснил. — он помотал головой, разочарованный сам собой. — Обычно я действительно ненавижу повторять что-то, ты абсолютно прав; это скучно и нерационально. Но по какой-то причине, в этот раз все иначе... Я хочу, чтобы ты говорил мне эти слова — но я не понимаю почему. И мне часто просто необходимо сказать тебе то же самое, иногда слова просто выскакивают сами, хотя я даже не думал их произносить. — Он беспомощно посмотрел на меня. — Это не логично!

Мне хотелось рассмеяться, но усилием воли я сдержался. Если вы провели большую часть своей взрослой жизни, безжалостно подавляя эмоции, то, когда вы внезапно обнаруживаете, что не столь к ним устойчивы, как всегда считали, думаю, это весьма ошеломляет. Я ласково улыбнулся ему:
— Думаю, ты сам ответил на свой вопрос.
Он вопросительно взглянул на меня, и я пожал плечами.
— Любовь нелогична, — пояснил я, — и она не подчиняется тем же законам, что трава и шоколадные печенья. Логически, мы можем принять то, что кто-то любит нас, пока они не говорят, что больше не любят, но с эмоциональной точки зрения, нам нужно подтверждение этого — не постоянно, но время от времени.
Он задумчиво склонил голову на бок.
— Очевидно, требуется провести исследование в этой области.
Я почти видел, как в его голове формируется план, и с ужасом представлял себе, что меня ждет, если он возьмется изучать природу любви.
— Если ты снова экспериментируешь со мной, тогда тебе придется свалить, — сказал я ему, откидываясь на спинку сидения.
На его лице проявились одновременно ужас и отвращение.
— Джон! Я бы никогда... Сама мысль... — он заёрзал. Затем он задумался. — Я думал, что ты знал это, что это было очевидным — но, видимо, нет? — он остановился, и его глаза сузились, пока он изучал меня. — Я не хочу снова говорить о проекте и всем, что с ним связано, но то, о чем тебе вначале сказал Майкрофт, было правильным, знаешь — ты единственный... — он замолчал, отвернувшись к окну.
Его голос был тихим, как будто он заставлял себя закончить фразу:
— Если бы ты не вернулся, я бы никогда не смог двигаться дальше, — легкий румянец появился на его скулах. — Если я не могу быть с тобой, мне не нужен никто другой.
Я сглотнул. Я знал, что ему сложно говорить о таких вещах, что он все еще пытался загладить вину, уверить меня в своих чувствах.
Я взял его за руку.
— Ты можешь. Я твой.

Фанфик: Звездочёт. Главы 11, 12, 13 (окончание)
Название: Звездочёт
Автор: inatami
Категория: слэш
Жанр: детектив
Пейринг: Шерлок/Джон, Майкрофт, Лестрейд, Молли Хупер, Мэри Морстен, прочие канонные и несколько новых
Рейтинг: NC-17
Размер: около 60 тысяч слов
Дисклеймер: мне ничего не принадлежит
Размещение: обсудите это со мной
Саммари: Всё началось с трупа.
Собственно, большинство историй, связанных с Шерлоком Холмсом, начинались с какого-то трупа, но этот конкретный покойник был особенным. Он изменил всё.
Предупреждения: OOC

Главы 1-2 | Главы 3-4 | Главы 5-6 | Главы 7-8 | Главы 9-10

Глава 11

читать дальше
Джон.
На ровном месте спотыкались кони,
Несчастными подковами звеня.
В ночи не слышно криков и погони,
Но прошлое преследует меня.
Василий Матонин


Джон Уотсон приходит в себя медленно, но глаза открывать не торопится. Он пытается с помощью слуха, обоняния и осязания понять, где и в каком положении находится. Первые выводы бесспорны и неутешительны - Джон очевидно привязан к стулу.
Мозг капитана Уотсона получает и обрабатывает ответы от нервных окончаний рук и ног, догадываясь, что ноги - каждая в отдельности - привязаны к ножкам стула, скорее всего, деревянного. Руки - каждая в отдельности - привязаны к вертикальным планкам спинки того же деревянного стула. Это плохо - руки далеко друг от друга, что лишает их возможности действовать сообща. Руки и ноги привязаны крепко, но не веревкой, а чем-то более мягким и широким, чтобы не причинять боли.

Это любопытно, но не слишком - Джон знает одного человека, который, возможно, хотел бы привязать его к стулу, проявляя заботу в ее извращенной форме. И пусть он не может вспомнить лица этого мужчины, Уотсон помнит его имя и лица всех его жертв.

Зато, с удивлением понимает Джон, его глаза и рот ничем не завязаны. Кричать бесполезно, догадывается капитан британской пехоты, это или звукоизолированное помещение, или дом на отшибе. А глаза не завязаны, потому что убийца уверен, что Джон уже никому ничего об увиденном не поведает. Это грустно, считает Джон. Он не планировал сегодня умирать. Сегодня он планировал заняться любовью с Шерлоком.

Джон пробует вспомнить, как очутился на этом стуле.
Было утро… и был важный разговор с Мэри. Но разговор почему-то не состоялся. Ах да, Мэри не оказалось дома. Джон пытался ей позвонить, но ее телефон оказался выключен. Около получаса Уотсон прождал ее, сидя на скамейке в сквере напротив, не выпуская из виду подъезда. Людей воскресным утром было мало, но один прохожий вроде как заинтересовался сидящим Джоном.

- Доктор Уотсон, как я рад вас видеть! - приветливо воскликнул Брюс Далтон, распахивая объятья.

И вот после этого момента память отказывает Джону окончательно.

Где бы ни находился Уотсон сейчас, в комнате слишком тихо, чтобы здесь присутствовал кто-то еще. Запах в помещении вполне домашний, хоть и немного затхлый, воздух вокруг теплый - это дом, а не заброшенный склад или подвал.

Джон рискует приоткрыть глаза. Веки поднимаются с трудом, видимо, накачали его здорово.

Прямоугольная комната средних размеров. Похоже, чья-то гостиная - голубые стены, синий диван, белые стулья, на камине коллекция керамических дельфинов. Одна стена - узкая - полностью завешена маленькими картинками с пасторальными сюжетами: поля, овечки, домики. Это женская гостиная, отстраненно догадывается Уотсон. Это не то, что он ожидал увидеть, но, в общем и целом, это не имеет значения.

Следил за мной, паскуда, ожесточенно думает Джон.

Господи, Джон, ну в кого ж ты такой идиот! Надо же так отлично вляпаться, зная, что убийца на свободе.

Уотсон не помнит, что было после встречи с Брюсом на улице, но подозревает, что хваленые солдатские инстинкты, подорванные кошмарами, напряжением и неопределенностью в отношениях с Мэри, дали грандиозный сбой. Подпустить к себе старого коллегу, с которым несколько раз пили кофе в больничном кафетерии, который всегда трогательно интересовался самочувствием Джона, был деликатен и ненавязчив - что может быть невиннее?..

Да, Джон, ты в полной заднице.

Доктор снова закрыл глаза и представил Далтона, каким его всегда знал.

Впервые они встретились в морге, когда Джон только начал работать и жить с Шерлоком. Далтон зашел к Молли передать какие-то документы по телу. Молли представила их.
Уотсон пытался вспомнить, как Брюс вел себя тогда. Если Далтон - это Джекс, в чем Джон уже не сомневался, то Трентон не мог не узнать его. И вот так, после роковой случайной встречи, завертелось. Но могла ли та встреча быть такой уж случайной?..

Нет, качает головой Джон сам себе, не могла. С Далтоном вообще не могло быть случайностей. Уотсон вспоминает, каким приветливым и спокойным был Брюс тогда. Он уже знал, что увидит Джона в лаборатории, он готовился встретиться с ним лицом к лицу. Значит, Брюс заметил Джона раньше, наверняка удивляясь этому невероятному, немыслимому совпадению.

Хотя… и совпадение не такое уж немыслимое. Джекс мог знать, где Джон проходил интернатуру в Лондоне. Он не мог предугадать, что через несколько лет Уотсон туда вернется в качестве помощника консультирующего детектива, но все же выбрал Бартс для работы отнюдь не случайно. Он знал, что в Бартсе остались люди, которые помнят Уотсона, могут поддерживать с ним связь.

Джекс уже тогда блестяще планировал.

Ждал.

***
Джон слышит размеренные шаги за дверью. Голова все еще тяжелая, а веки поднимаются неохотно, но Уотсон желает встретить своего убийцу лицом к лицу.

Дверь аккуратно открывают. Брюс Далтон собственной персоной возвышается на пороге и с восхищением разглядывает пленника.

Джон не отводит взгляда от безумных, сияющих зеленью глаз.

Далтон-Джекс медленно подходит к стулу, останавливается на расстоянии ярда и вдруг мягкую полуулыбку сменяет гримаса ненависти. Он слегка наклоняется к Джону и орет:

- План был совсем не такой!!!

Джон пытается держать себя в руках, но от этого яростного окрика неуловимо вздрагивает.

Уотсону вовсе не хочется злить своего потенциального палача.

Максимально нежно он спрашивает:
- А какой был план… Трентон?

Джекс хищно улыбается и качает головой:

- Я знаю, что ты до сих пор не помнишь меня. Ты не помнишь ту ночь, правда же? Ты знаешь, что я Трентон Джекс, но ты знаешь это, потому что видел мое дело. Но сердцем не чуешь, нет. Ты не понимаешь, как Трейси и Брюс могут быть одной личностью. Но я тебе скажу, Джон, кое-что, чего не говорил никому. Трентон Джекс умер тогда. Когда на следующий день я встретил тебя в коридоре этого вонючего общежития, ты не узнал меня! Ни капли понимания на твоем лице! Ты посмотрел сквозь меня!

Трентон-Брюс закрывает глаза, пытаясь вернуть самообладание.

- Столько лет я пытался тебя забыть, Джон, но так и не смог. Не знаешь, почему?

Джон осторожно качает головой. Он понятия не имеет, почему серийный убийца из всех возможных мужчин выбрал именно его. Как бы высоко Джон не оценивал свои способности в постели, он отдает себе отчет, что в ту давнюю ночь вряд ли был ласковым и нежным любовником. Что-то Шерлок говорил об исходящем от Уотсона тепле? Так себе причина, уверен Джон.

Джекс с интересом оглядывает Уотсона, затем берет второй стул и садится напротив, закинув ногу на ногу.

- По моим подсчетам, у нас не слишком много времени. Полицейские - идиоты, и твой дружок ненамного умнее их, но надо быть слепцами, чтобы не вычислить меня и этот дом. Как жаль, что у нас не будет времени для более… тесного взаимодействия. Как это глупо, Джон, умереть из-за одной ночи, правда? Печально, что у нас нет шанса на вторую - ты бы любил меня так сильно, так страстно, ты бы никогда больше не захотел оставить меня!

Думать о возможном сексе с этим мужчиной Джону крайне неприятно, поэтому он делает еще одну попытку:
- Трентон - или Брюс, как тебе угодно - ты сказал, что план был не такой. Расскажи мне про первоначальный вариант.

Далтон резко отрывается от мечтательного созерцания собственных грез и с воодушевлением смотрит на связанного солдата:

- О, план был отличный. Мой идеальный план венчала смерть твоего кудрявого любовника. Не морщись, Джон, ты же понимаешь, что за измену надо платить. Мне пришлось наказать тебя - я не хотел, правда, но мне пришлось! Ты был омерзительно счастлив, когда этот предатель вернулся. Ты хоть понимаешь, Джонни, что он тебя предал, бросил в одиночестве на полтора года, заставил страдать? Как ты мог простить его?!

Далтон снова повышает голос - и снова одергивает себя.

- Пить хочешь? - вдруг буднично и почти нормально спрашивает он.
- Чай с клофелином? Нет, спасибо, - отказывается Уотсон.
- У меня тут есть чистая вода, но как знаешь.

- Я не понимаю, Брюс, объясни мне, - опять просит Джон. - Почему сначала только проститутки, а потом - весь этот цирк с переодеваниями?

Говорить об убитых геях Джексу не слишком интересно:
- Джон, не будь таким мелочным. Жалкие шлюхи, только и всего. Тебе правда хочется тратить на них время?

Джон кивает.

- Иногда их просто надо убивать, Джонни, вот и все. Я был очень добр - я разрешал им трахать себя перед смертью. Они становились такими мягкими, такими… податливыми… каким ты, Джон, никогда не был!

Эти внезапные переходы от спокойного тона к истерическим выкрикам выглядят знакомо и ничем хорошим Уотсону не грозят. Убийца и впрямь теряет контроль, неимоверными усилиями стараясь держать себя в руках. Приглядевшись, Джон видит все признаки нервного перевозбуждения - мелкую дрожь пальцев, темные набрякшие веки, лихорадочный блеск глаз, осунувшиеся щеки.

- А зачем ты убил Миллса и Эймоса? Они ведь не были шлюхами.

- Джон, я не замечал раньше, что ты бываешь занудой. Ты не понимаешь? Ты должен был получить достойное наказание. С каждым кудрявым трупом ты должен был ненавидеть своего сыщика еще сильнее, ведь это из-за него ты прошел через ад. Я мечтал подарить тебе несколько мертвых шерлоков… Например, семь.

- Но почему же геи? Если это должны были быть мертвые шерлоки, - Джону трудно это произнести даже в качестве теоретической выкладки, - зачем обязательно геи?

Джекс вглядывается в Джона с подозрением:

- Джон, ты что, защищаешь педиков?!

- Брюс, ты тоже гей, ты это понимаешь?!

Далтон ласково улыбается пленнику:
- Ну что ты, Джон, ай-яй-яй, нехорошо так говорить, я могу обидеться. Педики должны умирать, и если нужно убить шерлоков - они должны быть геями! Это же так очевидно! - от этого слова Джона корежит. - А я не такой, Джон, я совсем не такой - у меня любовь. К тебе.

Голова Уотсона идет кругом, потому что извращенную логику убийцы он постичь не в состоянии.

Голос Брюса становится слащавым, как у ребенка, который укладывает спать плюшевую собачку:
- Семь - хорошее число, правда? Как звезд в Медведице, - глаза Далтона затуманиваются воспоминаниями. - Джон, ты даже не представляешь, каким особенным был для меня. И еще эти звезды на твоей коже - словно сигнал из другого мира, словно знак свыше.
Брюс вдруг смотрит на Джона с грустью:
- Правда, я рассчитывал, что этот знак ты покажешь только мне.

Уотсон понимает, что идея дурная, но ничего поделать не может - он начинает хохотать, запрокинув голову.
Джекс выглядит растерянным.
- Джон? - неуверенно тянет он.

Доктор, с удовольствием выпустив часть изнурительного напряжения вместе со смехом, потихоньку успокаивается.

- Трентон, Трентон, почему же ты такой ненаблюдательный, а? Как ты мог рассчитывать на мою верность, если я в колледже трахал все, что движется?! - Джон утрирует, конечно, но видеть искаженное болью лицо неожиданно приятно. Далтон с силой зажмуривается, пытаясь зажать ладони между коленями, но потом не выдерживает, вскакивает и наотмашь бьет Уотсона по лицу.

Щека капитана горит, но удовлетворение не ушло.
Брюс выглядит искренне расстроенным:
- Джон, прости меня, - тихо говорит он, накрывая ледяной ладонью покрасневшую щеку. Уотсон пытается отстраниться, но он ограничен в движениях и далеко отклониться не получается.

Далтон, поглаживая горячую кожу, вдруг начинает плакать.

- Это все… все потеряло смысл, Джон, - шепчет он. - После вашего разговора с Холмсом, когда он притащил тебя смотреть на чей-то грязный труп и клялся, что больше не покинет тебя... После того разговора я понял, что ты не станешь моим, даже если этот придурок снова умрет - на этот раз взаправду. Джон, ты так смотрел на него! Твой голос так дрожал! Я понял, что ждал слишком долго, ты больше не мой…

Далтон медленно, ссутулившись, отходит к столу, стоящему у стену, и тяжело опирается на пыльную поверхность ладонями. Если можно изобразить страдание, то у Брюса это прекрасно получается. Он выглядит абсолютно сломленным.

- Я еще пытался следовать плану… 6 прекрасных черных тел, 6 ублюдочных педиков, которым все равно нечего делать в этом мире… А седьмой - Холмс. Но это было уже слишком тяжело, Джон… Вы чересчур быстро откопали дела про этих шлюх, пришлось спешить. Когда вы поехали на север, я понял, что не успеваю даже с шестью… Вы виноваты в том, что мне пришлось убить Андерсона, а он ведь был неплохим парнем. Совсем не гей. Впрочем, план уже изменился.

Далтон говорит так тихо, что Джону приходится напрячь слух изо всех сил:
- Мне уже не к чему было стремиться, если моя любовь не могла быть со мной… Знаешь, искать геев, делать им прически, наряжать как кукол - это все могло бы быть отличным весельем, если бы только ты дал мне шанс.

Далтон оборачивается к Уотсону и смотрит на возлюбленного с укоризной в зеленых глазах и с нажимом повторяет:
- План изменился.

Брюс медленно приближается и устало опускается перед Джоном на колени, кладет руки ему на бедра, чем вызывает у пленника смутные воспоминания о другом похожем моменте и гримасу отвращения на лице.

- Из-за тебя моя жизнь кончена. Она была кончена еще тогда, когда ты ушел из моей постели, но все эти годы я на что-то надеялся. Какая ирония - мечты о тебе помогали мне жить, хотя я уже не был жив. Я умер в ту ночь, Джон. А ты умрешь в эту.

Внезапно в руке Брюса появляется небольшой, но очень острый на вид нож, отчего у Уотсона возникает немедленное ощущение неправильности происходящего. Почему нож? Никто из предыдущих жертв не был убит ножом! Джона, конечно, не устраивает и удушение, и проломленная голова не привлекает, но неожиданно перспектива умереть от холодного лезвия становится просто непереносимой. И даже более унизительной, чем любая другая смерть.

Все эти соображения проносятся в голове врача за секунду - и еще через две становятся ясны намерения убийцы.

Трентон неторопливо проводит ножом по шву правой штанины Уотсона, по шву, который на внутренней стороне бедра. Проводит нежно, не надавливая, но Джону все равно страшно.

- Пожалуйста, не дергайся, - серьезно просит Джекс и самым кончиком лезвия аккуратно вспарывает грубый шов тонких джинсов. Нож действительно очень острый - нитки поддаются легко.

Действуя методично, Трентон надрезает штанину по шву, затем поперек и вдруг резко дергает ткань на себя. Джона от этого сильного движения слегка бросает вперед, плечевые суставы отзываются вспышкой боли, но стул при этом стоит как прибитый. Он и есть прибитый, запоздало догадывается Уотсон, только на кой черт ему теперь эта информация - неясно.

Джекс тем временем благоговейно рассматривает открывшуюся кожу с рисунком в виде созвездия. Шершавыми кончиками пальцев нежно обводит ковш по контуру. Джон покрывается мурашками, но отнюдь не от удовольствия.

Когда Трентон слегка наклоняет голову, Уотсон предполагает, что должно произойти, но помешать этому не в силах. Убийца наклоняется все ниже, пока его губы не прикасаются к голой коже. Джон готов взорваться от ненависти - и к себе, и к этой проклятой метке, и к Джексу, но его судорожные метания, честно говоря, смертоносному любовнику вовсе не мешают.

Несколько легких поцелуев сменяются чем-то более чувственным. Джон ощущает на коже влажный и жадный язык, который никак не может насытиться, вычерчивая ломаную линию от головы ковша к его хвосту.
Джекс тихо стонет, и Уотсон подозревает, что тот возбужден.
- Прекрати, - шипит доктор, - перестань!

Трентон вздрагивает и поднимает на Джона потемневший удивленный взгляд, словно не ожидая кого-то встретить в этом чудесном уединенном месте.

- О, - говорит он легко.

- Ооооо, - тянет он через мгновение тяжело и веско, с пониманием в глазах. - Тебе неприятно?

- А как ты думаешь? Ты привязал меня здесь, как чучело, рассказываешь про убийства, меня планируешь убить вообще-то! Ты даже не спросил меня, чего хочу я!

Трентон недоумевает:
- Спросить? Чего же ты можешь хотеть?

Уотсон пытается скрестить за спиной пальцы, зная, что все равно будет презирать себя за эту ложь:
- Тебе не приходило в голову, Брюс, что я вовсе не так равнодушен к тебе, как ты воображаешь?

Смесь неистового восторга, надежды и оглушительного разочарования мелькает на лице Далтона. На бледной коже появляются красные пятна.

- Ты врешь мне! - кричит Джекс, вскакивая на ноги.

- Ты врешь мне!!! - кричит Джекс, замахиваясь снова и снова, осыпая ударами лицо Джона.

Это, по сути, просто пощечины, Далтон бьет открытой ладонью, не складывая руку в кулак. Уотсон получал в своей жизни и посильнее.
Но Джекс не может остановиться, пока кровь из разбитых десен не начинает вытекать изо рта Джона.

Брюс резко замирает и с ужасом смотрит на результат своей ярости. Джон языком незаметно ощупывает зубы, оценивая нанесенный ущерб - странно, но все на месте.

Далтон действительно расстроен - он начинает рыдать навзрыд, рухнув на колени и уткнувшись лицом практически в пах Уотсона.

Джон сглатывает кровь и устало вздыхает. Неожиданно в голове всплывает такое далекое воспоминание - как они с Шерлоком сидели в крошечном номере гостиницы и читали записи пациента, которого считали мертвым. Тогда они с Шерлоком сошлись во мнении, что несчастный Трентон был очень скучным одержимым.
Сейчас Джон снова считает Далтона скучным - переходы от полного спокойствия к ярости и горю утомили сверх всякой меры.

Но Уотсон не позволяет себе пожелать быстрой смерти, потому что надежда увидеть Шерлока еще хотя бы раз настолько рвется из него, подступает к горлу из самого нутра, что он делает попытку вновь поговорить с убийцей:

- Почему ты убил Ярмиса? Он обидел тебя?

Далтон поднимает припухшее от слез лицо и спокойно говорит:
- Обидел? Нет. Хотя я не очень хорошо помню. В тот день я действительно был немного… не в себе. Но откровенно говоря, Джон, я ведь тогда не догадывался, какая ты неблагодарная тварь, я придушил этого типа, чтоб искупить свою измену.

Отлично, горько думает Джон, просто отлично. Поль Ярмис убит, чтобы малыш Джонни не рассердился!

С усилием восстанавливая самообладание, Уотсон продолжает мягкий допрос:
- Почему ты не сменил способ убийства, Брюс? Ты же умный, ты понимал, что тебя смогут выследить.

Губы Брюса изгибаются в презрительной усмешке:
- Полицейские - кретины. Не хотелось из-за них менять мой эффектный почерк. Я уникален, - и видно, что Джекс верит в это, - а полиция, ты же знаешь, сборище жалких клоунов, которые лишились моих отпечатков! Тот экземпляр, что был в клинике, я уничтожил еще на четвертом месяце "лечения".

- Как ты узнал, что твоих отпечатков нет в деле?
- О, Джон, я знал это давно. Конечно, у них была еще копия, просто… Немного денег, немного хитрости… заштатные архивариусы в полиции тоже люди. Чтобы появился Брюс Далтон, Трентону Джексу следовало испариться.

- Ты следил за мной? Как ты узнал, что я буду в том сквере?

На лице Джекса в равных пропорциях смешиваются гордость и разочарование:
- Не очень много шансов на то, что ты останешься без своего дружка, но ты как последний дурак сам дал мне отличную возможность! Я все время старался быть неподалеку. Ну надо же, Джон, я даже не ожидал, что все будет настолько просто. Всего-то и трудностей, что дотащить тебя до машины.

- Твою машину все равно выследят. Дорожные камеры сейчас почти везде, - Джон так сильно верит в это, что его голос едва не срывается.

В ответ на это Трентон лишь загадочно улыбается и качает головой:

- Ничего страшного.

Если что-то не беспокоит маньяка-убийцу, это должно беспокоить его потенциальную жертву. Но Джону еще кое-что надо услышать.

- Расскажи мне о Кори Блэкуэлле, Брюс, - просит Уотсон. - Мне кажется, он был для тебя кем-то важным. Кем-то… особенным.

Лицо Джекса неуловимо меняется - Джону кажется, что на мгновение убийца исчез, а показавшийся из-под маски юный студент-медик вновь стоит на перепутье перед самым тяжелым выбором в своей жизни.

Но Трентон встряхивает головой и наваждение исчезает.

Студент снова сделал неверный выбор.

- Кори был слабоумный, разве ты не знаешь? Привязался ко мне как щенок, не мог ни на минуту отойти. Приходилось возиться со всеми этими сорняками, будто я чертов агроном!

- Что произошло той ночью? До пожара? - Джону и правда очень хочется выяснить.

Далтон усмехается:
- Думаешь, у тебя будет шанс доложить об этом своему кудрявому проныре? Это вряд ли, хотя твоя преданность поражает... Лучше бы я остался с Кори! - всхлипывает Трентон громко, прижав ладони к глазам. Он все еще сидит на полу, но к Джону не прикасается.

- Ты ведь любил его? - тихо спрашивает Уотсон.

- Он был дебилом, что тебе неясно? - кричит Джекс, но это не гнев, а затаенная боль. - Я не мог и не хотел любить дебила! Я любил тебя! Кори просто... просто ему не надо было меня удерживать, когда я собирался уйти. Но он плакал и собирался позвать Маккензи. Мне пришлось заставить его молчать, пришлось, но я не хотел не хотел душить не хотел не хотел не хотел...

Трентон утыкается лицом в свои колени и тихо, безысходно скулит. Джон ненавидит этого человека, этого жестокого убийцу, но не может избавиться от жалости. Несколько неуместных капель жгучей влаги тяжело повисают на ресницах и Уотсон сердито смаргивает их.

Постепенно скулеж затихает. Некоторое время они молчат.

Кровь из разбитого рта засыхает и неприятно стягивает кожу.

Но у Джона есть еще вопросы:

- Я догадываюсь, как ты познакомился с Миллсом и Эймосом, морг - удобное прикрытие, ведь оба недавно потеряли близких людей. И понятно, как ты попал в дом к Эймосу - у вас было свидание. Но Миллс не мог согласиться на свидание, да? Почему он тебя впустил?

Брюс поднимает голову - на этот раз по его лицу видно, что он действительно горько плакал.

Равнодушно он отвечает:
- Выследил его в магазине, заговорил о его бабке, он расчувствовался. Я ему намекнул, что в болезни этой старухи может быть не все гладко, пообещал принести бумаги, если он не скажет никому. Господи, как же просто с этими идиотами!

- Почему тебя в тот день никто не заметил? Миллс жил в большом доме.

Далтон пьяновато хихикнул:
- Я как-то читал один детектив, там убийца в туалете самолета переоделся в куртку бортпроводника, прошел по салону, спокойно убил нужного человека, вернулся в туалет и переоделся обратно в свою одежду*. Фокус в том, дорогой мой Джон, что никто не обращает внимания на обслугу, людей в униформе... Я надел костюм и фуражку одной курьерской службы, только нашивку с логотипом спорол... Уверен, что никто не обратил внимания на какого-то там курьеришку. Перед квартирой этого педика я фуражку... снял, а про костюм... он меня не спрашивал, даже если удивился… вежливый.

Последние несколько фраз Джекс произносит через силу. Он явно очень устал, такие серьезные перепады настроения не могут пройти бесследно. Джону опять становится страшно.

Подумав, он все же рискует спросить:
- Брюс, почему я все еще жив?

Трентон горделиво улыбается:
- Жду, пока твой кудрявый прибежит тебя спасать. Как это ни печально, Джонни, тебе придется умереть буквально за минуту до того, как он войдет сюда. Этот пункт в моем плане появился недавно, но уж его-то я выполню как надо.

Пошатываясь, он с трудом встает на ноги:
- Пусть он до конца дней живет с осознанием, что опоздал на одно мгновение, что на секунду не успел, чтобы спасти любимого доктора, что ему не повезло. Что звезды не сложились.

И Джекс от собственной шутки заливается тоненьким, дребезжащим смехом, от которого у упомянутого доктора волосы на загривке встают дыбом.

Трентон больше даже не псих, понимает Уотсон. Он - развалина, пустая оболочка человека. Он не способен услышать чужих слов, он будет действовать по какому-то шаблону, который заложило в нем безумие.

Джекс достает из маленькой спортивной сумки, что стоит у дивана, синий мягкий шарф и револьвер.
Садится на прежний стул напротив пленника, складывая на коленях руки и закрывая глаза.

Несмотря на то, что синих шарфов на свете много, этот конкретный выглядит как-то знакомо.

- Это шарф Шерлока? - шепотом спрашивает Джон.

Трентон приоткрывает один глаз, смотрит вниз, на шарф, потом выше, на Уотсона, и довольно хихикает:

- Украл у растяпы, пока он занимал лабораторию. Ему понравится, правда?

Джон так не думает.

В тишине проходит несколько минут.

А потом Джону кажется, что снаружи доносятся какие-то звуки.

Он и хочет, и не желает, чтобы это приехали за ним. Чтобы это приехал Шерлок. Он мысленно умоляет Шерлока не приезжать, но не для того, чтобы подарить Джону еще несколько минут жизни, но чтобы Шерлоку не довелось увидеть Уотсона унизительно мертвым.
Звуки становятся все отчетливее - шум машин, хлопанье автомобильных дверей, стрекотание вертолета.
Гулкий голос по громкоговорителю требует от Далтона немедленно сдаться и что-то там про снайперов.

С потусторонней улыбкой Джекс открывает глаза и встает.

Медленно подходит к Джону.

- Прости меня, любимый, прости, прости, мне так жаль, что тебе придется пройти через это, - по щекам Далтона струятся слезы, но он при этом бесконечно далек от рыданий, лицо неподвижно, слезы текут словно сами по себе. - Мне жаль, что все закончится именно так!

- Так передумай, твою мать, Трентон, Брюс, кто ты там! - хрипло предлагает Джон. - Если ты любишь меня, ты можешь меня сейчас выпустить. Полиция не даст тебе шанса, если ты меня убьешь. Ты не доживешь до суда, Трентон, - в глубине души Уотсон надеется, что Шерлок никогда не опустится до линчевания.

Далтон грустно улыбается, накидывая шарф на шею своего возлюбленного:
- О, Джон, мой глупый, наивный Джон. Неужели ты думаешь, что я смогу жить после того, как тебя не станет? Мы уйдем почти вместе, и я буду очень страдать, потому что увижу, как жизнь покидает твои глаза. Джон, я так люблю тебя, - Джекс перекрещивает концы шарфа под подбородком Уотсона. - Ты самый лучший мужчина на земле, - Брюс слегка тянет концы в стороны. - Мы могли бы быть так счастливы, Джон, Джон… Джон…

Слезы Далтона капают Джону на лицо, а давление шарфа становится очень болезненным.

Джон полагает, что такое развитие событий совершенно неверно. Самым печальным обстоятельством в этом треклятом мире Джон считает тот прискорбный факт, что не успеет увидеть Шерлока.

Но сказать Джон уже не может ничего, воздуха катастрофически не хватает, вены набухают, а глаза словно выдавливает из черепа.

- Люблю, люблю, люблю тебя, Джон, вечно, - слышит он жаркий шепот Трентона, склоняющегося к его губам. - Встретимся на звездах, любовь моя.

А больше Джон Уотсон не слышит ничего.

_________________________
*Такой детективный роман действительно есть и он очень, очень хороший, но я вам его не назову, потому что вдруг вы когда-то захотите его прочесть, а я вам уже все заспойлерила.


Глава 12

читать дальше
А потом Джон Уотсон снова что-то слышит.

Этот звук он не очень любил раньше, но теперь ему кажется, что ничего прекраснее в его жизни быть не может.

Где-то рядом шепотом переругиваются оба Холмса.

-...еще часа два как минимум, поэтому ты вполне можешь съездить домой и успеть вернуться. Джон предпочел бы увидеть тебя чистым и свежим, я убежден, - это Майкрофт, непоколебимый в своей уверенности, слегка надменный всегда, даже если он наедине с самим собой в телефонной будке.

- А вот я убежден, что Джону наплевать на степень моей свежести. Давай, Майкрофт, двигай спасать родину, а я тут сам разберусь, - это Шерлок, родной, любимый, живой, взвинченный и язвительный.

- Кхм.

Холмсы замолкли и повернулись на голос. То есть Уотсон полагал, что повернулись - он еще не мог поднять веки, поэтому ограничился предположением.

Вообще-то в планах было произнести что-то значительное, чтобы достойно отметить возвращение в мир живых:

“Приветствую вас, старые перечники!”

Или

“Я Шерлока и грязным буду любить.”

Или хотя бы просто

“Я проснулся.”

Но горло прошивает боль, которая не оставляет шанса на связную речь. Губы потрескались, язык занимает во рту все свободное место, Джон едва может пошевелить им. Поэтому Уотсон решает немного повременить с любой активностью, ограничившись слухом и осязанием.

Осязание не подводит - через секунду Джон чувствует, как кровать проседает сбоку, Шерлок аккуратно берет руку Уотсона в свою и переплетает пальцы. Горячие губы прижимаются ко лбу Джона и замирают.

Джон готов так лежать вечность.

Хотя, судя по неприятным ощущениям в самых разных местах организма, он, возможно, уже вечность тут и валяется. “Тут” - это в больничной палате; Уотсон - и как врач, и как пациент - не может ошибиться, запах больницы не меняется нигде.

Он снова делает попытку прокашляться и Шерлок отстраняется. Через несколько секунд к губам прикасаются подушечки пальцев, смоченные в воде. Джон слегка приоткрывает губы, всасывая влагу. Шерлок дрожащим голосом шепчет:

- Подожди минутку, Джон, я сейчас.

Раздаются торопливые шаги, шум воды в санузле, звяканье посуды и тяжелый вздох Майкрофта.

Шерлок усаживается на кровать снова и говорит:
- Джон, скорее всего, ты сейчас не сможешь нормально глотать воду, но ты можешь попробовать рассосать лед, я приготовил маленькие кусочки.

Джон не уверен, что кивнул, но Шерлок понял - через секунду в рот проскальзывает небольшой кусочек льда.

Это упоительно. Джон улыбается пергаментными губами.

Он чувствует, как к его лицу бережно приникает мягкая махровая ткань, смоченная теплой водой. Шерлок обтирает лицо Джона, особенно тщательно и нежно обрабатывая глаза - те слиплись от того, что долго были закрыты и слезились при этом.

Джон слегка морщится, представляя, как он отвратительно выглядит сейчас. И пахнешь не лучше, глумливо возникает внутренний голос.

Шерлок заканчивает гигиенические процедуры и подносит ко рту Джона еще один кусочек льда. Джон рассасывает его и пытается говорить:

- Что… случилось?

- О, много чего, - слегка насмешливо, но одновременно душевно произносит голос Майкрофта откуда-то сбоку, и Уотсон ощущает краткое прикосновение к запястью. - Джон, я не могу передать вам, как я счастлив, что вы живы и пришли в себя. Я обязательно навещу вас вскоре, а пока оставляю наедине с этим безумцем.

Джон думает, что теперь он может различать безумцев разных мастей - шерлоковское безумие близкое, понятное и совсем не пугает.

Судя по тихому щелчку, дверь закрылась. Джон и Шерлок остаются вдвоем.
Джон пытается открыть глаза - на этот раз почти получается. Он закрывает их обратно, потому что они все-таки ужасно болят.

- Льда, - едва слышно просит он, и через мгновение получает требуемое.

- Джон, тебе где-нибудь больно? - спрашивает Шерлок обеспокоенно.

Джону становится больно практически везде от ноток беспомощности, просочившихся в голос этого бесстрашного, бесподобного человека. Глаза и так слезятся, так что Шерлок не поймет, что не все из этих слез - исключительно физиологическая реакция на свет.

- Нет… - говорить вообще-то больно, но можно, особенно если делать паузы. После льда стало гораздо лучше. - По порядку.

Шерлок берет его вялую кисть в свои ладони, подносит к губам и целует выступающие костяшки.

- Ты выжил, Джон, - наконец говорит он, - а Джекс нет.

Уотсон пытается изобразить на лице самое строгое и требовательное выражение, чтобы Шерлок приступил к связному рассказу. Холмс понимает приказ, хотя подчиняется ему без желания:

- Мы вошли в этот дом буквально через минуту или две после того, как Далтон задушил тебя. Ты потерял сознание. После этого у него осталось очень мало времени для последней инсценировки - ему надо было освободить тебя от пут, положить на пол твое тело; а сам он… лег рядом, - голос Шерлока почти срывается, - он обнял тебя… знаешь, сзади.

Джон представляет, на что это могло быть похоже. Он старается из всех сил сжать руку Шерлока в своей, хотя сил не очень-то много.

- А потом гаденыш вышиб себе мозги, - резко заканчивает Холмс.

Джон обдумал полученные сведения:
- Не додушил?

- Да. Подвинься.

Шерлок забирается с ногами на больничную кровать и прижимается к Джону всем телом.

- Проклятый ублюдок был уже без тормозов. Ему не хватило выдержки - он так торопился создать картинку к нашему приходу, что не проверил у тебя пульс и бросил удавку без узла, - хотя словам Шерлока положено сочиться презрением к жалким промахам дилетанта, Джон слышит безмерное облегчение, что все сложилось именно так. - Когда мы вошли, кровь из-под его дурной башки текла так, что я на минуту подумал, что это твоя кровь… Не понимаю, почему он так тянул. Вы что-то не успели обсудить? Или он… хотел от тебя не только разговоров? Ты был одет, но штаны порваны, а лицо в крови. Он тебя бил?

Джон сосредотачивается на длинном предложении:
- Хотел… чтобы ты жил… с осознанием, что опоздал… лишь на минуту.

Обнимающие Джона руки судорожно сжимаются. Шерлок, видимо, отчетливо вообразил себе перспективу такого исхода.

- Некоторых губит любовь к спецэффектам, - наконец тихо говорит он и целует Джона в висок.

- Сколько я здесь? - спрашивает Джон, перестав пытаться открыть глаза.

- Чуть менее двух суток. Сердечно-легочная реанимация на месте преступления, внутривенные вливания литрами, потом лечебный сон. Сказали, что у тебя могут быть провалы в памяти и, возможно, в будущем возникнут проблемы с легкими и сердечным ритмом, но не обязательно, гипоксия была недолгой. В остальном ты должен быть в порядке.

- Я грязный… как последняя скотина. Как ты можешь… меня обнимать?

Грудной смех Шерлока как журчание ручья:
- Грязный, и пахнешь отнюдь не весенней лужайкой, зато живой. И весь мой.

- Ох… Я так и не поговорил… с Мэри.

- Мэри была столь любезна, что поговорила с тобой сама - только через меня.

Джон недоумевающе молчит и терпеливо ждет.

Шерлок снисходит до подробного объяснения:
- Мэри приехала на Бейкер-стрит в тот момент, когда ты должен был быть у нее. Она сказала, что единственное, что ей остается - это бросить тебя самой, но, так как она не уверена, что сможет сделать это в твоем присутствии, не расплакавшись, она бросила тебя, используя меня как посредника.

Джон нервно смеется:
- Я настолько ужасный партнер… что меня пытаются убить или… бросают дистанционно. Шерлок, ты чертов… везунчик!

- Ну не все так плохо. Мэри прислала тебе цветы с милой запиской, желает тебе скорейшего выздоровления.

- Кто ей сказал, что я здесь?

Пауза затягивается, но потом Шерлок неохотно продолжает:
- Мы обнаружили твое исчезновение сразу же после ее визита. Мэри сообщила мне, что планирует сменить обстановку и оставить Лондон, причем сразу после того, как покинет наш дом. Майкрофт, отрабатывая варианты твоей пропажи, счел за благо задержать ее, опасаясь, что она может быть замешана в твоем похищении.

Джон начинает возмущенно хрипеть:
- Да вы совсем… что ли… осатанели, ироды?! Мэри… она же...

- Шшшшш, Джон, успокойся. Пойми, мы были очень напуганы. Если Мэри действительно была сообщницей Джекса - мы ничего не могли исключить - мы бы упустили шанс на твое спасение.

- Это же Мэри! - голос Джона слаб, ему не хватает убедительности, поэтому он пытается стукнуть Шерлока по лбу. Тому не приходится прилагать много усилий, чтобы увернуться, потому что тело Джона тоже очень ослабло.

- Джон, уверяю тебя, Мэри не держит на нас зла! Я сам лично перед ней извиниться не мог, потому что торчал здесь безвылазно, но Майкрофт умеет вызывать к себе расположение, когда захочет. Главное, что Мэри уехала зная, что твоей жизни больше ничего не угрожает. Видишь, цветы вот прислала.

- Ты!.. Ты угрожаешь моей жизни! - снова хрипит Джон из последних сил и обмякает в объятьях Шерлока.

Тот с готовностью прижимается ближе и зарывается губами в волосы Джона.

- Джон, тебе нельзя нервничать. Тебе запрещены физические нагрузки. Твой организм должен восстановиться после травмы и попытки убийства, так что хватит шипеть. Может, тебя покормить?

Джон что-то жалобно вякает в районе груди Шерлока. Кажется, это отказ.

Через минуту он шепотом спрашивает:
- Как ты понял, что это Далтон?

Холмс мягко усмехается:
- Благодаря Салли.

Джон готов поклясться, что это самая шокирующая новость вечера.

Салли в чем-то показалась Холмсу полезной, более того, Шерлок добровольно признал ее помощь важной для расследования?!

- Кстати, мы заключили мирное соглашение, - добавляет Шерлок. В его тоне нет сарказма.

О, нет - вот самая шокирующая новость!

- Вы… что?!

- Салли - совершенно неосознанно, разумеется - подсказала мне ключ к разгадке, осветила невинным замечанием связь между Миллсом и Эймосом, благодаря чему каждый факт вдруг встроился в схему идеально. Быть моим проводником света - твоя прерогатива, но ты временно отсутствовал, надеюсь, ты не в обиде, - голос Шерлока обогатился мурлыкающими нотками.

- Что именно… она сказала?

- Слишком много смерти. Она сказала, что вокруг убийцы слишком много смерти. Не очень-то глубокомысленно, но я, наконец, поймал эту очевидную связь. Через морг большого госпиталя проходит много людей, статистически среди них есть и геи. Но Далтон отобрал - если будет уместным использовать такой глагол - только двоих, которые ему подходили по всем параметрам, - пальцы Шерлока неторопливо перебирают пряди волос Джона. - В квартире Далтона мы нашли изображение Большой Медведицы с закрепленными фотографиями двух жертв и моей. Я могу предположить, что он хотел убить шестерых, а меня сделать седьмым, но почему же он так резко сбился с курса?..

- Он сказал, что план был такой… но изменился. Он слышал наш разговор в морге.

Едва заметный выдох над головой дает понять, что Холмс догадался, о каком разговоре речь.

- Значит, сначала он хотел убить меня… потому что я посмел воскреснуть и снова ему помешать, так? Но потом он услышал наш разговор и сделал вывод, что ты, вероятно, эмоционально привязан ко мне. Выходит, план изменился, потому что он впервые в жизни разозлился именно на тебя? Почему же… извини за то, как это прозвучит, но почему же он не попытался убить тебя сразу?

- Это было… наказание. Я должен был быть наказан за измену… Он не ожидал, что мы найдем тех… те убийства. И Кори. Мы не должны были… узнать про Кори, - Джону тяжело говорить, горло горит, но он хочет закончить. - Он на самом деле любил Кори, Шерлок… не меня.

- Наверное, - голос Холмса нежный и успокаивающий. - Тобой он был одержим. Тебя, как ни ужасно, любил маньяк и убийца Брюс Далтон. А тот запутавшийся человек, которым он когда-то был, испытывал искренние чувства к единственному существу, которое было рядом и не осуждало его. Несчастный Трейси Джекс полюбил несчастного Кори Блэкуэлла, но одержимость взяла верх.

Джон грустно улыбается куда-то в грудь Холмса:
- Ты стал очень хорошо разбираться в чувствах.

- У меня лучший в мире учитель, Джон.

Джон плавится от этих тихих слов.

Шерлок же не может сдержаться и ехидно добавляет:
- Разумеется, я по-прежнему считаю, что эмоции это трагичный недостаток, который сильно усложняет жизнь, но это касается только идиотов. Я слишком умен, чтобы испытывать сколь-нибудь ощутимый дискомфорт. К тому же весьма полезно для моей работы разбираться в эмоциональной сфере, когда практически все убийцы в той или иной степени руководствуются чувствами, а вовсе не прекрасным, холодным, трезвым расчетом.

Джон понимает, что вот-вот заснет, но успевает пробормотать:
- Я так рад, что оказался небесполезен для тебя в работе, так рад...

Шерлок на мгновение пугается, что Джон его неверно понял, но потом опознает в слабом бормотании скрытую иронию, и успокаивается.

И засыпает тоже.

***
Через три дня Джон и Шерлок возвращаются на Бейкер-стрит. Конечно, Уотсон успел воспользоваться душевой в больнице, но это не сравнится с ванной комнатой дома, где Джон запирается почти на два часа. Он тщательно моется несколько раз подряд, избегая смотреть на родинки на бедре. Мелочь, испоганившая жизни стольких людей. Из-за нее погибло десять человек. Джону приходится прилагать усилия, чтобы не начать сцарапывать с кожи ненавистные точки.

Уотсон действительно хорошо помнит курс психиатрии в колледже; он понимает, что родинки или даже сам Джон не играли большой роли в развитии безумной истории Джекса. Тот бы все равно убил рано или поздно - изменилась бы только точка приложения его страсти. Джон понимает, что его вины тут нет, но для несуществующей эмоции гнетущая Уотсона вина чересчур реальна.

Когда достаёт сил покинуть ванную, Джон в пижаме отправляется прямиком в спальню Шерлока. Лечащий врач рекомендовал соблюдать постельный режим еще несколько дней, а в комнате Шерлока кровать больше и удобнее. Удобнее для двоих.

В больнице Шерлок довольно сердито заявил, что спать они отныне будут только вместе. У Холмса при этом был такой нахохлившийся вид, будто он ожидал отказа. Будто Джон может ему отказать.
Будто он хочет.

Шерлок сидит одетым на постели, с ноутбуком на коленях, что-то быстро печатает, слегка нахмурившись. Не отрывая взгляда от экрана, он произносит:
- Я начал опасаться, что ты утонул. Все в порядке?
- Да, - почти улыбается Джон. - Кажется, все неплохо, наконец-то. Мы дома, убийца обезврежен, больше никто не умрет. Это отлично.

- Тогда ложись. - Шерлок отставляет ноутбук на прикроватный столик, сплетает в замок руки на животе и напоминает: - У кого-то постельный режим, и я не позволю тебе его нарушать.

- И это мне говорит человек, для которого день, когда нарушено меньше десятка правил, считается пропащим!

Джон пять дней валялся в больнице; он устал, но хочет немного постоять - просто так постоять, чтобы убедиться, что эта возможность не отнята у него.

Холмс встает с кровати, подходит к Джону близко-близко, наклоняется к самому лицу и шепчет:

- Нельзя. Нарушать. Постельный. Режим. Джон.

И мягко прикасается к губам Уотсона в целомудренном поцелуе.

Как врач и как послушный пациент, Джон помнит, что ему стоит избегать физических нагрузок. Но он так долго ждал этого момента!

Ждал целую неделю, пока вернется Мэри; а до этого три месяца, пока всё утрясется после воскрешения Холмса; а еще раньше - страшные полтора года ожидания, о которых не хочется вспоминать; а еще раньше - полтора года безумной жизни с Шерлоком, когда к нему еще нельзя было прикасаться так.

И Джон со стоном углубляет поцелуй, не оставляя ни малейшей вероятности разночтений.

Шерлок замирает на мгновение, а потом подается вперед всем телом, вжимаясь в Джона, оплетая его руками - правая зарывается в волосы, а левая оглаживает ягодицы, чем провоцирует еще более сильный стон.

Джон чувствует, как ему в живот начинает упираться стремительно твердеющий член, и он не может удержаться от слабой попытки потереться. Слабая она потому, что Шерлок крепко стискивает его в кольце рук, практически лишив возможности двигаться.

Язык Шерлока медленно, но очень настойчиво и властно изучает рот Джона, зубы прихватывают нижнюю губу, и Джон не понимает, как вышло так, что инициатива у него перехвачена. Впрочем, это не самый насущный вопрос.

Куда важнее выяснить, будет ли Шерлок стонать в ответ, если с силой провести ногтями между его выпирающих лопаток; станет ли поцелуй более жарким, если Джон слегка пососет кончик длинного языка; начнут ли ноги Шерлока подкашиваться, если Джону удастся просунуть руку между их тесно слитыми телами и сжать член Холмса прямо сквозь штаны.

Джон пытлив, он старается проделать это все одновременно и на него обрушиваются ответы: да, будет; да, станет. Нет, ноги не подкашиваются, но Шерлок слегка расставляет их, чем нивелирует разницу в росте.

Джон пользуется тем, что хватка едва ослабла и второй рукой начинает расстегивать пуговицы рубашки. Правой рукой это делать неудобно, но Джон был хирургом, его пальцы в критической ситуации двигаются идеально слаженно. Сейчас ситуация близка к критической - на Шерлоке рубашка и штаны, слишком много ткани, слишком далеко до обнаженной, гладкой, сводящей с ума кожи.

Шерлок слегка тянет Джона за волосы назад, разрывая поцелуй и заглядывая в глаза. У Шерлока тоже есть вопросы, главный из которых - достаточно ли Джон оправился после травмы? Шерлок его вслух не задает, ему хватает краткого мига, чтобы прочитать в потемневших глазах партнера уверенность и желание.

- Одежда. Снять, - хриплым шепотом извещает Шерлок, не тратя времени на лишние слова, будто этого именно его на днях пытались удавить.

Джон кивает, убирает ладонь с члена Шерлока и двумя руками стремительно сдергивает белоснежную рубашку с бледных плеч. Джон и раньше видел обнаженную грудь Шерлока, но сейчас он застывает на секунду, словно не в силах осознать, что прикасаться, целовать, пробовать на вкус, щипать и гладить, делать все, что захочется - можно. Теперь всё можно.

Шерлок перехватывает руки Джона, слегка качает головой и глазами указывает на пижаму.

- Сними ее, - приказывает он.

Джон закусывает губу, но подчиняется. Не разрывая зрительного контакта, он четко, без суеты расстегивает пуговицы одну за другой, скидывает ненужный предмет одежды на пол, а затем быстро стягивает до щиколоток штаны вместе с трусами, довольно изящно выпутываясь из белья. Выпрямляется медленно, разворачивает плечи, слегка приподнимает подбородок, будто приглашая полюбоваться.

Шерлок с шипением втягивает воздух, буквально пожирая глазами тело Уотсона. Гладкая, тугая кожа светло-медового оттенка перечеркивается в нескольких местах выпуклыми беловатыми шрамами, самый большой из которых - на левом плече. Бугристая звезда неправильной формы, темно-розовая, блестящая, почти глянцевая, притягивает взгляд Шерлока. Но не только она.

Шерлок зажмуривается, чтобы сосредоточиться. Очень много информации сразу, очень много всего сразу хочется потрогать, поцеловать, ощутить всей поверхностью тела. Шерлок хочет очертить края шрама кончиками пальцев, но, возможно, это лучше сделать позже, а пока сконцентрировать внимание на…

Шерлок распахивает глаза и смотрит на член Джона. Кто бы мог подумать, что у человека с такими маленькими руками и аккуратными ступнями, такой роскошный член: он не слишком уж длинный, но толстый, слегка искривленный влево, с крупной головкой, на которой уже выступила капля прозрачной смазки. Темно-русые волосы в паху коротко подстрижены и не закрывают тяжелую мошонку.

Рот Шерлока наполняется слюной, он вспоминает, как хотел отсосать Джону еще тогда, в машине, и желание немедленно упасть на колени становится нестерпимым. Чтобы отвлечься от него, Шерлок начинает расстегивать свои брюки, снимая их так же - вместе с бельем.

Теперь очередь Джона разглядывать любовника, но ему хватает краткого момента, после чего он хищно рычит, преодолевает разделяющее их расстояние и обхватывает сильными руками.

Поцелуй, прерванный для полного разоблачения, возобновляется с неистовством; в ход идут зубы, ногти прихватывают кожу, члены трутся друг о друга. Джон подталкивает Шерлока в сторону кровати, и тот беспрекословно слушается: делает один шаг назад, опускается на край постели и тянет любовника на себя.

Джону не хочется терять контакт, ему ничего не остается, как оседлать бедра Шерлока. Это очень удобно - можно сжать два члена вместе, и откровенных, острых ощущений будет вполне достаточно, чтобы кончить. Но Джон жаждет кончить в Шерлока.

Уперевшись лбом в лоб Холмса, одной рукой поглаживая его шею сзади - как раз там, где заканчиваются атласные пряди - Джон интересуется:

- Чего ты хочешь, Шерлок?

Глаза Шерлока закрыты, нижняя губа закушена, он пытается отдаться движениям руки Джона на их членах, но проклятая рука действует чересчур медленно, почти невесомо. Этого мало.

- Шерлок, я сделаю все, что ты захочешь. Посмотри на меня.

Это очень длинная фраза, у Джона должно заболеть горло после такого.

Шерлок смотрит в глаза Уотсону и говорит просто:
- Ты меня трахнешь.

Джон усмехается: это не было вопросом, не было предположением, а лишь предсказанием ближайшего будущего.

- И не один раз, я надеюсь.

Джон перебирается с коленей Холмса на кровать и ложится на бок. Шерлок почти сразу занимает такую же позу, их лица на одном уровне. Эта пауза, наполненная спокойной близостью, не может продлиться хоть сколько-нибудь долго, несколько секунд в лучшем случае, но Джон пользуется ею, чтобы напомнить:

- Я люблю тебя, Шерлок.

Шерлок согласно стонет и нависает надо Уотсоном сверху, осыпая горячими влажными поцелуями его шею, плечи, грудь, прикусывая соски, проводя языком дорожку от впадины пупка к паху. Везде, где прикасается язык Шерлока, под кожей Джона словно взрываются крошечные огненные вулканы, Уотсон практически наяву видит эти вспышки от поцелуев.
Джон раздвигает ноги и сгибает их в коленях, чтобы Шерлоку было удобнее устроиться для запланированного - а Джон не сомневается в том, что именно задумал Холмс.

Языком Шерлок обводит головку члена, пробуя на вкус, изучая шелковистость кожи на ней, слизывая смазку. Джон шипит и стонет, пальцы одной руки сжимают белоснежную простыню, а вторую он запускает в черную шевелюру, собирая пряди в горсть. Если Шерлоку больно, то по нему этого сказать нельзя - он начинает сосать еще активнее, заглатывая член почти до конца, издавая утробное рычание. Глядеть, как безупречной формы губы обхватывают ствол, чувствовать, как тонкие пальцы массируют мошонку - настоящая пытка наслаждением, от нее у Джона вскоре начинают поджиматься яйца. Понимая, что долго ему не продержаться, Джон слегка тянет Шерлока за волосы вверх.

- Остановись.

Шерлоку не требуется объяснений, он мгновенно понимает, в чем причина, поднимает на Джона тяжелый взгляд и медленно облизывает припухшие яркие губы.

Джон дает себе твердую установку - трахать Шерлока в рот не каждый день, а хотя бы через день.

- Ложись.

Шерлок грациозно вытягивается на постели. Его член подрагивает от переполняющего возбуждения. Джон сидит на коленях рядом и от восхищения не может пошевелиться:

- Шерлок, ты просто невероятен.

- Джон, пожалуйста… Тебе лучше поторопиться.

Шерлок кладет руку на собственный член, но Джон отводит ее и серьезно качает головой:

- Нет. Сам - нет.

Потом Джон тянется к тумбочке, где, как он знает, лежат смазка и презервативы. Презерватив бросает рядом, флакон со смазкой открывает и выдавливает густой гель себе на пальцы.

- Джон, я… достаточно готов, так что много времени на это тебе не потребуется.

Джон тратит секунду на обработку информации, удивленно-вопросительно вскидывает брови, одновременно прихватывая Шерлока за приподнятое бедро. Скользкие пальцы увлажняют кожу между ягодиц, нежно, но уверенно надавливая на анус. Шерлок со вздохом расслабляется и принимает в себя один палец.
Джон вводит его медленно, слегка вращая - мышцы мягкие, податливые, Шерлок действительно готовился?

- Сколько у тебя еще секретов от меня, Шерлок? - хрипло спрашивает Джон с напускной строгостью.

В этот момент тело Холмса ощутимо вздрагивает, ноги его раздвигаются сильнее. Джон повторяет движение пальцем внутри, чтобы удостовериться, что это была не случайность. Шерлок снова вздрагивает, с губ его слетает короткий стон.

- Джон, сильнее!

Джон и сам прекрасно умеет командовать, но иногда подчиняться приказам гораздо приятнее, чем их отдавать. Он добавляет еще палец, а Шерлок начинает ерзать по постели, стараясь насаживаться на пальцы глубже.

Джон чувствует, как пульсируют вокруг его пальцев горячие гладкие мышцы, он представляет, как его член входит в это созданное специально для него отверстие, как Шерлок будет кричать и метаться, надетый, натянутый на толстый член, и Джон почти готов кончить.

Нет, рано. Джон впивается ногтями в собственное бедро, впивается до боли, чтобы отвлечь себя от одуряющих ощущений, и добавляет Шерлоку третий палец. Тот словно не замечает изменений, насаживаясь еще сильнее. Его руки иногда пытаются сжать собственный член, но Шерлок помнит приказ Джона и в последний момент отдергивает их.

Шерлок открывает помутневшие глаза и жалобно извещает:
- Больше не могу.

Джон кивает. Он понимает. Он тоже больше не может.

Аккуратно вытащив пальцы из изумительной шерлоковой задницы, Джон быстро надрывает упаковку презерватива и раскатывает его по члену. Перенеся вес тела вперед, опираясь на здоровую руку, левой он приставляет головку ко входу, медленно проводит несколько раз членом между ягодицами. Затаив дыхание, слегка толкается.

Шерлок смотрит ему в глаза так, будто ничего важнее с ним в жизни не происходило. Его рот приоткрыт, а дыхания почти не слышно. Головка входит медленно и туго, Джону приходится закусить губу, чтобы не совершить резкого движения. Шерлок поднимает ноги вверх и перекрещивает щиколотки на пояснице любовника. А потом требовательно шепчет:

- Давай.

Джон слегка мотает головой, он боится причинить боль, он хочет, чтобы все было идеально. Тогда Шерлок делает слабое движение бедрами, насаживаясь на член самостоятельно - пусть и не до конца.

Джон вскрикивает и сильно зажмуривается. Дождавшись, пока исчезнут цветные пятна перед глазами, он возобновляет проникновение: все еще бережно, но уже не останавливаясь, пока мошонка не соприкасается с ягодицами Шерлока вплотную.

Капельки испарины выступают у Холмса на лбу. Джон опускается на любовника, обхватывая его одной рукой за шею снизу, целуя губы, щеки, виски, глаза, и уточняет в последний раз:
- Не больно?

В ответ Шерлок надавливает ему на поясницу скрещенными лодыжками и протяжно стонет:
- Да твою же маааааать!..

Джон усмехается и начинает двигаться быстрее. Он чувствует, что кончит слишком скоро, гораздо скорее, чем хотелось бы, но трахать Шерлока - наконец-то заниматься сексом с Шерлоком! - настолько невозможно и переполняюще, что Джон теряет контроль, все яростнее вколачивается в идеальную задницу, хрипит, дышит рвано и ругается.

Шерлок старается приподнять бедра, чтобы насадиться сильнее, но он ограничен в движениях, так что он хватает Джона за ягодицы и вонзает ногти в нежную плоть.
Джон коротко вскрикивает, но не останавливается, продолжая резко, размашисто трахать Шерлока, ощущая, что осталось совсем чуть-чуть.

Просунув руку между потными телами, Джон сжимает член Шерлока и командует:

- Кончай.

Неверяще уставившись на Джона, Шерлок вдруг выгибается над кроватью так сильно, что партнер сбивается с ритма. Шерлок низко отрывисто кричит, выплескиваясь на живот и грудь. Джон жадно впитывает в себя удивительное зрелище - кончающий под его руками, под его языком, под его членом Шерлок, и этого достаточно, чтобы бурно сорваться самому.

Джон не заметил, как во время оргазма уронил голову на плечо Шерлоку и впился в него зубами. Когда член, наконец, перестал пульсировать, Джон осознал, что любовнику, скорее всего, больно, с трудом разомкнул челюсти и постарался зализать укус.

- Ты всегда так кусаешься? - спрашивает Шерлок шепотом, но в его голосе нет недовольства, только бесконечная, безудержная нежность.

- Не знаю, - так же шепотом отвечает Джон. - С тобой у меня все иначе, чем с кем-то другим.

Джон лежит сверху, между двумя подтянутыми животами размазывается пот и сперма, Шерлоку, возможно, тяжело, но Уотсону не хочется двигаться. Он ждет, пока прерывистое дыхание обоих немного не успокоится, а потом все-таки с сожалением откатывается на спину. Холмс достает из того же ящика влажные салфетки, быстро обтирает живот и грудь, а потом свежей салфеткой тщательно и медленно вытирает расслабленного Джона.

- Я чувствую, как у тебя колотится сердце, - осуждающе говорит Холмс любовнику. - Это была преждевременная нагрузка.

- Да, - счастливо улыбается Джон, - преждевременная, небезопасная, охрененная нагрузка. Лучшая в мире.

- Это может быть чревато осложнениями, - продолжает ворчать Шерлок, укрывая их обоих одеялом.

- Да, Шерлок, осложнения… - Джон обхватывает руками жилистое тело, подминает под себя. - Одно осложнение уже появилось - я хочу заниматься с тобой сексом каждый день, каждое утро, каждую ночь, много-много раз. Возрастают риски сердечного удара, говорю как терапевт, - Джон не открывает глаз, его голос звучит все глуше, он проваливается в сон.

- Лучше бы объяснил мне, терапевт, как человек с такими маленькими руками как у тебя, может быть в постели таким огромным медведем? - Шерлок устраивается в объятьях Джона поудобнее. Про медведя - это была вовсе не жалоба.

Дыхание Уотсона выравнивается, замедляется, сердце под ладонью Шерлока бьется уверенно и сильно. Шерлок засыпает с мыслью о том, что больше никогда в жизни он не потеряет Джона.


Глава 13 - последняя - в комментариях.

Перевод: Прогресс Шерлока Холмса
Название: Прогресс Шерлока Холмса
Автор: ivyblossom
Ссылка на оригинал: The Progress of Sherlock Holmes
Переводчики: Dreiser, elskeren
Бета: Ar@lle
Категория: слэш / гет
Жанр: romance / drama
Герои: Шерлок Холмс, Джон Уотсон, Мэри Морстен, Миссис Хадсон, Лестрейд, Майкрофт Холмс, Андерсон
Пейринг: Шерлок Холмс / Джон Уотсон, Джон Уотсон / Мэри Морстен
Рейтинг: NC-17
Размер: макси (25 глав)
Размещение: с разрешения переводчиков. Для незарегистрированных на дайри перевод еще лежит на "Сказках"
Статус: закончен
Разрешение на перевод: получено
читать дальшеДисклеймер: Все, что не принадлежит Конан Дойлю и каналу BBC, принадлежит ivyblossom, наш только перевод.
Саммари: Шерлок без ума от Джона, но по нему и не скажешь. Серия эпизодов POV Шерлока, во многом основанная на произведениях сэра Артура Конан Дойля.
Предупреждения: Написано в 2010-2011, без учета 2 сезона.
Критика: Мягкая критика и конструктивные тапки приветствуются. Ну или просто отписывайтесь в комментариях.

главы 1-3
главы 4-7
главы 8-11
главы 12-14
главы 15-18
главы 19-21
глава 22
глава 23-24

Глава 25. Его последний подарок

Глава 25.

Его последний подарок

Сообщение. Лестрейд. Дело. Второе убийство (идентичное первому). Великолепно. (Обожаю серийных убийц.) Пишу, что уже в пути. (Каковы надрезы? Идеальны? Точно такие же, как в первый раз? А руки, пальцы? В том же положении, с рыболовной леской?) Дрожу в предвкушении. Пиджак, ключи, телефон в кармане. (А где Джон?) Открываю дверь и выхо…

– О!

Миссис Хадсон с тарелкой в руках (бисквитное ассорти). На мгновение кажется, что тарелка (бледный цветочный узор, не из ее обычного сервиза, склеенна посередине) вот-вот опрокинется, но миссис Хадсон ловит ее и прижимает к груди, восстанавливает равновесие.

Стояла слишком близко к двери (подслушивала?). Проверяла, здесь ли мой молодой человек? Или, может, я неважно себя чувствую? Или занят чем-то другим? Странно. Тарталетки куплены в кондитерской вниз по улице, печенье домашнее. Несколько шоколадных пирожных, покрытых глазурью, две клубники. Она потратила на все это много времени. (Зачем?)

– Боже! – она возится с печеньем, пытается снова все красиво разложить через пищевую пленку. Нервничает. Это не обычный визит, она хочет о чем-то поговорить. (Тарелка: наверное, из благотворительного магазина? Старая, дважды битая – с ней не жалко расстаться. Она для подарков холостякам. Мне?) – Прости, Шерлок, дорогой! Не знала, что ты дома.

– Уже ухожу, – она немного принарядилась; лучшие туфли (черные), новая юбка (фиолетовая), отглаженная блузка (темно-лиловая). (К чему все эти усилия?) Делюсь своими новостями. – Серийный убийца, – заговорщицки улыбаюсь.

Она улыбается в ответ и краснеет, опускает глаза, будто я сказал что-то неприличное. Отмахивается от меня.

– Ты и твои серийные убийцы… – пауза. – А Джон идет с тобой?

– Только хотел ему написать, – это правда. Как только за мной закроется дверь, и я ступлю на тротуар, так и сделаю. Вспоминаю его лицо, его самого, и внутри разливается тепло. Я напишу ему, скажу, где меня найти, скажу, что это серийный убийца.

– Я просто хотела… – миссис Хадсон рассматривает свою тарелку, а затем поднимает на меня глаза. – Мне очень жаль, что я тогда накричала на тебя и Джона. Мне не следовало вмешиваться, это не мое дело.

А. Извинение. (Мог бы догадаться. Сожалеет о том, что вышла из себя. Я почти забыл.)

– Все в порядке, – слабо улыбаюсь для большей убедительности. (Все нормально. Конечно, все нормально, это же миссис Хадсон.)

– Нет-нет. Ничего не в порядке, – она вздыхает. Вычисляю, что я пропущу, если сейчас задержусь и поговорю с ней. Раздумываю над этим. (Ничего не пропущу.) Они не станут двигать тело – Лестрейд будет настаивать, но у Андерсона кишка тонка. Разговор не займет много времени, всего несколько минут. Как такси подождать. (Ужасно люблю миссис Хадсон.) Изучаю страдальческое выражение ее лица. Ей нужно выговориться, получить прощение. Все уладить. Быть понятой. (У самого недавно был точно такой взгляд. И не раз.) Поворачиваю направо, открываю дверь на кухню. Жестом приглашаю внутрь. Она принимает это приглашение.

На кухне царит хаос. Она по привычке недовольно цокает, ставит тарелку на стол, садится и снова вздыхает.

Прекрасная возможность реабилитировать Джона. (Склонить его к обратному переезду? Это могло бы помочь. Стоит попробовать.) Насколько мне быть откровенным? Какие использовать слова?

– Джон хотел, чтобы я рассказал Вам, – невольно осекаюсь. Миссис Хадсон смотрит выжидательно (с надеждой). Джон хочет, чтобы я объяснил ей, что он не такой монстр, каким его видит Миссис Хадсон; что он не знал, какую боль мне причиняет, уходя к Мэри; что он пытался дать мне то, чего я, по его мнению, хотел. Прочищаю горло. – Тогда я не… – не был честен, смел? Не знал правду? – Я не был полностью откровенен с ним. Мы не были… – на ум приходят разные формулировки. Не могу выбрать. Предоставляю миссис Хадсон возможность самой домыслить это слово. (Мы не были любовниками? Не были близки?) Пауза затянулась. – Ничего не было. До его брака.

– Ну, – она раздраженно вздыхает, скрещивает руки на груди, – это не оправдание. Он должен был знать.

Не ожидал. Что?

– Это же было так очевидно, Шерлок! Ясно, как белый день! – мое эмоциональное состояние, мои желания, моя затаившаяся глубоко внутри привязанность к бывшему сожителю. Очевидно? Видимо, только для миссис Хадсон. – Прости, дорогой, мне просто было обидно за тебя, – печальный взгляд. – Я знаю, как ты был счастлив рядом с ним. Мне было больно смотреть, как ты страдаешь, как тебя покидает человек, которого ты так любишь.

(Как она узнала? Дедуктивные способности миссис Хадсон определенно превосходят среднестатистический уровень.)

– Это неправильно, – она выгибает бровь и сокрушенно качает головой. – Ужасно, когда такое большое сердце, как у тебя, разбито.

Видимо, в отличие от всего Лондона, ей никогда не приходило в голову, что кто-то может диагностировать меня как социопата, неспособного на искренние чувства. Очевидно, с ней Майкрофт не делился моей историей болезни за чашечкой чая. (По крайней мере, один человек в городе точно не в курсе моих самых темных секретов.) Миссис Хадсон. Гений.

– Теперь, как я понимаю, все очень сложно, но… – она закусывает губу, – он любит тебя? Он тебе это говорит?

Неловко. Моргаю. (Стоит ли отвечать? Или все эти дела слишком личные?)

– Да.

Она улыбается.

– Ну и славно, – встает, поправляет пленку на тарелке, бережет свои тарталетки. – Хорошо. Значит, все будет хорошо. Если есть любовь, Шерлок, то все будет хорошо.

Целую ее в щеку. Она сжимает мои пальцы.

– Скажи ему, что он прощен, – проводит теплой ладонью по моему лицу, поглаживает локоть. Забота. Слушаю, как ее маленькие каблучки стучат по ступенькам. – Пока он с тобой, – она улыбается и уходит к себе.

Странно.

Достаю телефон, пишу Джону.

Миссис Хадсон тебя простила. Она, наверное, гений. Определенно, все, что нужно – это любовь. ШХ

Спускаюсь вниз, закрываю за собой дверь и ловлю такси. Лестрейд ждет; серийный убийца! Давно они не появлялись. Телефон: Джон тут же отвечает. Должно быть, мается от скуки. Провожу пальцем по его имени на экране. Джон.

Отлично! Теперь весь день в голове будет крутиться эта песня*.

Песня? Не важно.

Серийный убийца. Ньюхэм. Можешь подъехать? ШХ

*

Тело уложено точно в той же позе, что и предыдущее. Обе жертвы – мужчины, в возрасте между двадцатью тремя и двадцатью четырьмя годами. Пальцы растопырены с помощью искусственных (латексных) перепонок, приклеенных между ними, а на шее присутствуют посмертные разрезы (похожи на жабры). Найден в воде. Ноги связаны пищевой пленкой. Веки срезаны. Гениталии помещены в брюшную полость через (посмертный) разрез (склеенный, не зашитый). Причина смерти неизвестна.

Лестрейд задумчив. Салли возмущена. Андресон рассеян (глаза блуждают по обнаженным икрам Салли). Впрочем, на ее коленях теперь нет компрометирующих следов. Для Салли он уже пройденный этап. Поднимаю глаза: она следит за мной (недоверчиво). Вызывающая поза. Ждет, что я отпущу какой-то комментарий. Я ничего не говорю. (Нет смысла.)

– Ну и? – Лестрейд потирает большим пальцем верхнюю губу. В другой руке он держит желто-коричневый конверт (фотографии предыдущего места преступления). Мне они не нужны.

Сравниваю кожу на лице и руках с кожей на всем теле, поддерживаю голову. Кожа на лице темнее – много бывал на солнце; грубее – часто попадал под дождь. Склоняюсь еще ниже. Стеклянные глаза без век смотрят вверх. На голове след от повязки, которую носили продолжительное время - скорее всего, жесткий головной убор. Приоткрываю его рот – выбито три зуба, как я и ожидал. Жертва была склонна к насилию. Возможно, дрался в барах. Встаю, поправляю пиджак. Следы на лодыжках и мозоли на ступнях, распухших, бледных, слегка косолапых – в зрелом возрасте большую часть времени носил ботинки, возможно, со стальным носком. Строительный рабочий. Очевидно. Телефон, открываю браузер. Поиск: пропавшие в этом районе рабочие. Статья в газете: Джек Бейли. Фото. Совпадение. Показываю Лестрейду.

– Вот ваша жертва.

В такие моменты ощущаю острую нехватку ритуальной похвалы Джона. Лестрейд изучает экран телефона. Выхватываю его, пишу Джону.

Где ты? Нужно определить причину смерти. ШХ

С нетерпением жду ответа. Лестрейд совещается с Салли. Андерсон по-прежнему пялится на ее икры. Еще раз осматриваю тело, пытаюсь восстановить цепь событий. Никаких следов борьбы: ни ран, ни переломов. Ничего. Анализ крови? Слишком долго. Что же произошло?

Телефон вибрирует – сообщение от Джона.

Буду максимум через 20 минут. Только поймал такси.

Досадно. Двадцать минут? Слишком долго.

Раны отсутствуют. Как бы ты убил 23-летнего парня, не оставив видимых повреждений? ШХ

Возможно, Джон сможет помочь на расстоянии.

Вариантов уйма, я же так много об этом размышлял!

А может, и нет. Нужно внести изменение в будничные разговоры за ужином и добавить обсуждение вероятных способов убийства, чтобы держать мозги в тонусе.

Поразмысли об этом сейчас! ШХ

Обращаю внимание на цвет кожи: красноватая, даже румяная. (На что это указывает?) Новое сообщение: Джон подумал и нашел решение (быстро). Меня переполняет гордость. (Я знал, что он сможет.)

Есть признаки обструкции дыхательных путей?

Наклоняю голову жертвы, проверяю. Чисто. (Вычищено.) Улика.

Дыхательные пути выскоблены дочиста. Пахнет рвотой. ШХ

Определенно, причину смерти легче определить, когда Джон рядом. Лестрейд, Андерсон стоят над душой и раздражают. В ладони снова вибрирует. (Радость.) Сообщение.

Возможно, это и есть причина. Захлебнулся собственной рвотой. Тогда не убийство, а может, отравление алкоголем?

Точно убийство. Но кожа не синюшная, а румяная. ШХ

Ищу на теле следы от уколов. Где-то должен быть один. Внутренняя сторона рук, кисти, ноги, где? Один точно должен быть. Он не мог просто дожидаться, пока отъявленный алкоголик упьется вусмерть. Слишком неорганизованно, бессистемно. Обнадеживающий сигнал нового сообщения.

Скорее всего, алкогольное отравление. Обезвоживание. Возьми мочу на анализ. Не похоже на убийство.

Нашел! Затылок. Ему сделали укол из-за спины. Замедленные рефлексы. Ввели смертельную дозу алкоголя алкоголику - идеально.

Давай быстрее! ШХ

– Мне нужен шприц, – даже не утруждаюсь поднять взгляд.

– Нет, – Лестрейд. – Никакого забора образцов, сделаем все в морге.

– Вряд ли тебе нужен шприц, Шерлок, чтобы доказать свою гипотезу.

Замираю. Майкрофт. (Почему? Что он здесь забыл?) Телефон вибрирует, бросаю взгляд на экран.

Пробки, Шерлок! Я уже еду.

Почти слышу постукивание зонтика по тротуару. Безжалостный ритм оперы Вагнера.

*

Не желаю на него смотреть. Сижу в его нелепой машине с нелепыми тонированными пуленепробиваемыми окнами, за рулем которой нелепый молчаливый водитель. На этот раз обошелся без ассистентки. Автомобиль на случай покушения. (Он собрался вероломно убить меня или готовится к тому, что я, так или иначе, попытаюсь убить его?) Куда-то едем. Слишком ослеплен яростью, чтобы понять куда. (Где Джон?) Достаю телефон. Пристально смотрю на него, потом посылаю сообщение. Когда Джон приедет на (потрясающее) место преступления, меня уже не будет.

Меня похитили. ШХ

– Шерлок.

Нет. Мне абсолютно не интересен этот разговор. Нечего ему сказать.

Он вздыхает. Будто мне снова семь, а ему четырнадцать, он умнее, взрослее меня, и знает больше меня. Он раздражен, а я все не сдаюсь. Я знаю этот вздох. И я от него устал. Почти ощущаю, как кора моей орбитофронтальной зоны мозга надрывается от активной нервной деятельности. Злость. Неконтролируемая пылающая ярость. Долгожданная вибрация телефона.

Я так понимаю, твой брат? Ты в порядке?

Сжимаю телефон. Джон. Единственное, что позволяет мне сохранять рассудок. (Он должен быть здесь; он бы взял меня за руку и стал рисовать круги на ладони, а потом прикоснулся бы к подбородку, успокаивающе посмотрел в глаза. Джон. Моя константа.) Выхватил бы пистолет и выстрелил Майкрофту между глаз ради меня. (Я люблю тебя, Джон.) Тереблю большим пальцем ключи. Губы кривятся в ухмылке.

Я ненавижу его. Я даже могу убить его. Будь готов внести залог. ШХ

– У тебя есть все права злиться на меня, – неожиданно, но, по крайней мере, правда. – Должен признать… – не характерная для него пауза. Он сомневается, пытается что-то сказать. Что? – Я ошибался.

Ни разу не слышал, чтобы он признавал свою неправоту.

Ни разу до этого момента он не был неправ.

– Ошибался? – с губ слетает мое крайнее удивление. С чего начать? – Было ошибкой хранить мою личную историю болезни десятилетиями при том, что она должна была быть уничтожена? При том, что наша мать приказала ее уничтожить?! Или было ошибкой кому-то ее показывать? – наконец, поднимаю на него глаза. С трудом сдерживаю ярость. Телефон в руке скрипит – сжимаю так крепко, он может и треснуть. – Показывать ее моей сопернице?

– Она никогда не была твоей соперницей, – он говорит так, будто устал уже от этого. То, что он неправ, ничего для него не значит; похоже, он набрал килограмм шесть с нашей последней встречи. (Итак, получается, вина весит (грубо говоря) шесть кило?)

– Ты и Джону показал эти записи, чтобы он всегда меня боялся, да, Майкрофт? Чтобы он держался на расстоянии? Или ты надеялся, что он просто уйдет от меня навсегда?

– Конечно, нет, – закрывает глаза, делает глубокий вход. – Я пытался помочь тебе, Шерлок.

Маловероятность данного факта почти смешит меня.

– Помочь мне?

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но так и есть. Я пытался помочь тебе. Я пытался сделать так, чтобы они поняли, на что ты способен. И не ожидали больше, чем ты можешь дать. Я пытался убедиться, – он осекается, кривит губы. Отвращение. – Я пытался сделать так, чтобы ты не только не вычеркнул из своей жизни того, кто тебя любит, Шерлок, но и не замучил потом этого человека до смерти. Вот, чего я хотел.

Не замучил его до смерти? В чем конкретно выражалась опасность для Джона быть замученным?

– Почему?

Еще один вздох.

– Потому что ты мой брат, Шерлок. Хоть ты и отказываешься это принимать, я забочусь о тебе и хочу, чтобы ты получил желаемое. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Счастлив. Убеждение Мэри (и попытки убедить Джона) в том, что я психопат: в каком нелепом контексте это могло бы осчастливить меня?

– Твоя ложь обо мне должна была сделать меня счастливым?

– Как я уже сказал, – голос Майкрофта стал каким-то безжизненным, – я ошибался.

Дважды. В одном разговоре Майкрофт уже дважды признал свою неправоту (дважды за всю жизнь казалось величайшей щедростью, просто немыслимой до настоящего момента). Определенно, он был неправ; странная и невероятная последовательность действий по мотивам, которые ни при каких условиях не могут объяснить ожидаемый им результат. Рассказать Мэри (Джону), что я не человек, а скорее, монстр: сомнения Джона (а также его вера, мужество, тяга к огромному риску), растущая близость между нами, и, наконец, его сердце (любовь вскружила мне голову метафорами), добровольно вложенное им самим в мои чудовищные руки, и мои (ошибочные) диагнозы, дулом приставленные к его затылку – очевидно, не то, на что рассчитывал Майкрофт (или то?).

Он теребит свой зонтик. Машина поворачивает за угол. Он снова вздыхает, не смотрит на меня.

– Моя ошибка была в том, что я поверил во все это.

Майкрофт. Вечно недовольный старший брат, бросающий на меня презрительные взгляды, хлопающий дверьми перед моим носом, насмехающийся надо мной, вытаскивающий меня из клубов с сомнительной репутацией, уничтожающий мою коллекцию смесей и с трудом добытых веществ, запирающий меня в спальне. Мамуля (любившая вопреки всему) не верила в это (не поверила бы, не смогла бы), но Майкрофт на самом деле не такой, как все (всегда таким был). Настороженные взгляды, сомнения, ожидания худшего. (Не удивительно.) Я так наивно полагал все время, что братская любовь могла бы его оправдать, а слово Мамули в этом вопросе было законом (кроме гложущих сомнений и страха по поводу меня.) Я уже давно ненавижу его, уже давно сожалею о нашем родстве; вот уж не думал, что он все еще может причинить мне боль.

Я даже не подозревал, что на самом деле все еще хотел, чтобы он видел во мне хоть что-то хорошее, чтобы он просто закрыл глаза на все и допустил вероятность невероятного. Полагаю, у меня действительно было такое желание. (Еще одно предательство: больше, чем первое.) У него были те же сомнения на этот счет, что и у меня. (Думаю, я не должен его винить, хотя все равно буду.) Он верил в то, что я неспособен, и я тоже верил.

Как сделать психопата счастливым? (Умерить ожидания окружающих, чтобы он потом не разорвал их на части, потирая руки от удовольствия?)

– Прости, – всматриваюсь в его лицо. Ему и правда жаль. Сожаления больше всего остального; горькое извинение от брата, от всей семьи. После смерти Мамули в моей жизни не было ничего безусловного, кроме безусловного раздражителя – Майкрофта. Все ожидали худшего. (И я.)

– Ты меня удивил, Шерлок. Ты всех удивил, – и чем же? Тем, что полюбил и стал любим в ответ? Такая простая штука. Это может каждый. Майкрофт убежден, что я могу распутать самое сложное преступление, но неспособен испытать самые простые чувства? (Думаю, я тоже удивился.)

Он улыбается.

– Это выдающееся достижение – удивить меня, превзойти мои ожидания. Ты это понимаешь. Я… – он делает паузу: сомневается или больше для усиления эффекта. – Я горжусь тобой, – закатываю глаза, а он тем временем вытаскивает из-под сидения чехол. – Поэтому я принес тебе кое-что. Подарок. Трубку мира, – пытается задобрить меня? Смазать наши ржавые братские шестеренки? Что бы это ни было, каким бы дорогим оно ни было, я как (обиженный) младший брат просто обязан немедленно это сломать. Он кладет чехол себе на колени, открывает и разворачивает ко мне.

Скрипка. Немного потрепанная: лак кое-где слез, есть трещинки и потертости. О ней заботились не так хорошо, как она того засуживает. Небольшие повреждения от воды. Стоп: нет, это не простая скрипка. (О боже.) Итальянская. Амати*. Семнадцатый век. (Не может быть.) Шедевр. (У меня рука не поднимется причинить ей вред.) Николо Амати, великолепный образец. Великий Амати. Крайне редкий. Потрясающий. (Бесценный.)

– Надеюсь, ты простишь мне неуклюжую метафору, – слабая улыбка. – Прекрасный инструмент, который не получал столько любви, сколько заслуживал. Но он остается прекрасным инструментом, – он протягивает мне открытый футляр (доверяет).

Первым своим не-психопатическим действием (в глазах моего дорогого братца) я не буду ломать эту (потрясающую) скрипку. (Нужно найти другую жертву разрушения. Пожалуй, его машина подойдет.) Пробегаю пальцами по корпусу. Невероятно. Обвожу идеальные резонаторные отверстия, колки, завиток. Вытаскиваю ее из (ничем не примечательного) футляра. Ласкаю верхний дискантовый угол, где остался след от капли воды. Поглаживаю гриф. Обхватываю ее посередине и ощущаю вес. Такая красивая.

Майкрофт ничего не говорит, просто наблюдает за мной. Я должен что-то сказать (спасибо), но у меня просто нет слов. Слишком много всего (грусть, разочарование, горечь, надежда).

Понятия не имею, сколько прошло времени, прежде чем я заметил, что машина остановилась. Выглядываю в окно. Бейкер-стрит. (Дом.)

– Ты должен знать, – Майкрофт. Значит, это еще не конец ? (Ну, конечно.) – Примерно двадцать минут назад Мэри узнала, что что снова открыта вакансия, на которую она присылала резюме семь лет назад, и ее кандидатуру утвердили. В Бодлианской библиотеке, – Бодлианская библиотека? Майкрофт посылает Мэри в Оксфорд? – Такой шанс выпадает раз в жизни, это работа ее мечты. Разумеется, она согласится.

– Разумеется.

– Я верю в счастливый конец, – он сцепляет пальцы.

*

Стою у окна и наблюдаю за дождем. Играю. Ощущение дождя, эта музыка (Мендельсон) проходят сквозь меня. Смычок (гибкий, совершенный), инструмент (самый потрясающий тон, который я когда-либо слышал). Любая другая скрипка, любой другой смычок – Платонова пещера, тени этого смычка и этой скрипки. Никогда еще звучание не было таким реальным, таким завершенным. Мне слышен голос дерева (моих пальцев, особые звуки каждого их наклона, движения, даже вибрации моих мышц, моих костей.) Закрываю глаза.

Играю.

Не знаю, сколько прошло времени.

Слышу, как открывается дверь (снаружи шумит дождь). Такси трогается. Слышу, как она снова закрывается (дребезжание стекла), как что-то тяжелое положили на кафельную плитку, как встряхнули и повесили на вешалку пальто. Пауза. (Он прислушивается. Я играю. По-прежнему Мендельсон.) Шаги на лестнице. (Шаги Джона, конечно. Я бы узнал их где угодно. Его уверенную поступь. Без хромоты. Теперь навсегда.) Он открывает дверь в гостиную.

Я стою лицом к окну. Слушаю, как стучит дождь по крыше, и ветер рвется в дом. Играю, закрыв глаза. Он не хочет меня прерывать и садится в свое кресло. Раздается короткий стук чего-то металлического о стол, а потом пластмассового и плоского. (Его пистолет; ноутбук.) Он откидывается назад. Не могу сказать, закрыл ли он глаза или нет. Он сидит неподвижно, слушает.

Осознание чуть не прерывает мою игру (Adagio non troppo). От удивления я почти открываю глаза, но в последний момент останавливаю себя, и вместо этого просто наслаждаюсь мыслью. Его пистолет, компьютер, тяжелая сумка внизу. В животе рождается тепло и поднимается выше, к груди (проходит через этот новый невероятный орган там), а затем струится по пальцам прямо в музыку. Ни Клэптона, ни Мэри больше не будет. Джон вернулся.

Через несколько минут (максимум три), я закончу играть и открою глаза, а потом повернусь и посмотрю на Джона в кресле. Он (если его глаза закрыты) тоже откроет их, и наши взгляды встретятся. Он скажет, какая красивая была мелодия (это так), но не заметит новой скрипки (вряд ли он может отличить одну от другой). Я сниму мостик и положу ее (заботливо) в (самый обычный) футляр. Он захочет рассказать, как прошел его день, так и не узнав, что я уже все вычислил. (А может он и знает. Он хорошо знает меня. Но все равно захочет рассказать. Произнесет все вслух, чтобы не было недопонимания.) Я вернулся. Я больше тебя не брошу. Улыбаюсь, будто уже слышу это. (Две с половиной минуты.) Как я отвечу? Улыбкой. Не знаю, какие слова здесь подойдут. Может быть, узнаю через две минуты, но если все-таки нет, он и так поймет.

Затем он поднимется. Что потом? Пойдет на кухню, спросит, не желаю ли я чашечку чая. Переехать из Клэптона – та еще работенка, захочется пить. (В холодильнике нет пива.) Он заметит тарелку с печеньем и тарталетками, спросит про них, а я объясню: "Подарок от миссис Хадсон". Знак ее благословения. Он пошутит про радостную новость или сплетни. Мы оба посмеемся. Он возьмет одну тарталетку, предложит мне, но я откажусь.

А может быть, вместо этого он забудет про кухню, свою жажду и чай, и подойдет ко мне? Возьмет меня за руку? Нет. Обнимет меня? Поцелует меня в губы, в шею и скажет, что любит. (А я отвечу ему тем же.) Он улыбнется. А потом обхватит мои пальцы (два, легонько) и поведет в спальню? Или спросит, не голоден ли я, хочу ли поесть, или я весь в работе?

Так или иначе. Чай, тарталетки, признания - ближайшее будущее. Все случится в той последовательности, которую изберет Джон. Но (в конце концов) все точно случится. А пока я играю, а Джон слушает (и любит и меня, и музыку). Осталась всего одна минута (или около того). А затем все начнется.


* эта самая скрипка




читать дальшеДрузья, на этом все! Нам и грустно, и радостно. Спасибо за то, что были с нами, читали, переживали, комментировали, и покорно ждали. Без вас мы бы не смогли дойти до конца. И, конечно же, наша огромная благодарность ivyblossom за это чудное творение. Мы старались сделать все, чтобы вы получили максимум удовольствия от этой истории !Не зря же мы тут семь месяцев дрочились парились

P.S. Кстати, для тех, кто не видел, обложка для фика by blanketforyourshock

Dreiser, elskeren, Ar@lle

Попозже соберем все в кучку и вывесим файлик.

UPD: Прогресс Шерлока Холмса.docx

И-и-и напоследок небольшой опрос для прочитавших:
В фике очень много "физиологии" любви, что породило у меня вот такой вопрос

Перевод: "Но вечное движенье звезд все то же..." Глава 26/26
Название: «Но вечное движенье звезд все то же…»
Автор: BeautifulFiction
Ссылка на оригинал: The Stars Move Still
Переводчики : dzen_moroz и La Ardilla
Бета: они же
Разрешение на перевод: получено
Категория: слэш, АУ, магический реализм
Жанр: доля экшна, часть романтики, доля ангста и тьмы, и щедрая порция магии. Смешать, но не взбалтывать.
Пейринг: Джон Уотсон/Шерлок Холмс
Рейтинг: NC-17
Размер: макси
Дисклеймер: мы с автором все взяли поиграть, потом вернем на место
Размещение: с разрешения переводчиков и со ссылкой на источник
Саммари: Добро пожаловать в Лондон. В мир, пронизанный течением стихий и сил, где бок о бок уживаются магия и техника, а «бездушный» - отнюдь не простое ругательство. В мир, где в распоряжении преступников и противостоящих им сил правопорядка находятся не только человеческие, но и магические силы и средства и где одно-единственное слово может решить исход противостояния. Последнее Шерлоку Холмсу предстоит в полной мере испытать на себе.
Предупреждения: осторожно! демоны! Убедитесь, что ваши защитные блоки установлены.
Критика: приветствуется
Комментарии переводчиков: в оригинале фик дан крупными отрывками, но по признаниям самого автора это скорее «книги», нежели главы, так что при переводе они были разбиты на логические части.


ссылки для скачивания одним файлом
word
epub для читалок

Книга первая: ОБРАЩЕНИЕГлава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Книга вторая: ПОРАБОЩЕНИЕ
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Книга третья: ИСЦЕЛЕНИЕГлава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Книга четвертая: ПРЕОБРАЖЕНИЕГлава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Эпилог: ПРИЗНАНИЕЧасть первая

Эпилог: ПРИЗНАНИЕ (Часть вторая)

Он очутился не в том Афганистане. Джон понял это, едва только наплывающий сон обрел ясные очертания: не их владения, где воздух кристально прозрачен, но затянутый дымом горизонт и кислый запах пороха. Сердце стучало все быстрее, и с каждым ударом его затягивало в водоворот ужаса и узнавания. Ночной кошмар. С ним не случалось такого несколько месяцев, с тех самых пор, как Шерлок впервые столкнулся с Мориарти, но лгать самому себе не было смысла, и Джон проваливался все глубже, чувствуя, как мир вокруг обретает реальность.

Голову плотно обхватывала каска, лоб зудел от выступившего пота. Плечи оттягивал армейский ранец, а руки сжимали винтовку - не пистолет. Вокруг стояла какая-то неестественная тишина. Не слышно было даже пения птиц, и лишь шорох ветра, гоняющего по земле песок, нарушал это безмолвие. Перед ним извивалась узкая тропа, а ноги сами собой шагали в привычном ритме патрулирования.

Раздавшийся взрыв обрушился на него стеной грохота, заставив отпрянуть, закрывшись руками, и в сознание ворвались крики раненых. Джон, борясь с инстинктом самосохранения, бросился вперед, поскальзываясь на залитом кровью песке, превратившемся в бурую грязь.

Держа винтовку наготове, с минуты на минуту ожидая, что по уцелевшим откроют огонь снайперы, он продвигался между тел, пытаясь определить, кто уже мертв, кому ничем не поможешь, а кого еще можно попытаться спасти. Взгляд быстро перебегал с потенциально опасных точек местности на лежавших на земле, выхватывая тут и там знакомые лица парней из его группы, пока не наткнулся на солдата, который не должен был здесь оказаться.

Мир застыл, держащие винтовку пальцы мгновенно онемели. Вокруг раздавались стоны и мольбы о помощи, а Джон оцепенело глядел на тело перед собой, распростертое в такой знакомой позе, но лишенное привычной грации. И даже еще не увидев лица, он твердо знал: это Шерлок.

Ноги подкосились, колени болезненно ударились о твердую землю, и Джон трясущимися руками схватился за камуфляж - Господи, Шерлок же не носит камуфляж! - по светлой ткани которого расползалось спереди жуткое пятно.

Друга было уже не спасти. Как врач Джон моментально осознал это, но все равно прижал рану ладонями, стараясь удержать, вернуть обратно быстро утекающую жизнь. В мозгу мелькали десятки бесполезных идей, горло сдавило, и он еле смог прохрипеть:
- Не уходи. Ты обещал, что не оставишь меня.

В отчаянии, он попытался заставить мысли свернуть с привычной колеи полуавтоматических действий на поле боя, ибо где-то на границе сознания маячило воспоминание о магии и эманах, но в сухом воздухе пустыни не было даже намека на золотистое сияние, и лента света не струилась от него к лежащему на бесплодной земле человеку. Джон тянулся изо всех сил, ища эту связь, но – безуспешно. Узы исчезли. Разорваны. А может быть, их никогда и не существовало: плод его воображения, и ничего более.

Все, что он ощущал – едва уловимое биение пульса Шерлока под пальцами, а затем и оно пропало.

Нечеловеческий вопль, рвущийся из груди, ножом вонзился под ребра. Джон лихорадочно оглядывался в поисках хоть кого-то, кто мог бы помочь, но разбитая войной тропа была пуста – только мухи деловито ползали по ржавым пятнам давно пролитой крови. Его винтовка и вещмешок исчезли, расстегнутые ремни каски свободно болтались под подбородком, раскачиваясь точно маятники на каждом рваном вдохе.

Одиночество сомкнулось вокруг него, сдавливая словно тиски, внутри разрасталась ледяная, жестокая пустота. Отчаянье затопило с головой, как когтями раздирая сердце, и все, что Джон мог сделать – скорчиться, клонясь вперед и обхватив себя руками, как будто это ему разворотило живот. Песок сёк лицо, налипал на влажную от пота кожу и скрипел на зубах, а из горла рвались сухие рыдания.

Шерлока больше нет. Джон остался один.

Теплые пальцы дотронулись до шеи, подушечки со знакомыми мозолями прочертили по выступающим позвонкам, и крепко обхватили затылок; вторая рука скользнула по плечу вниз, сжалась на запястье и потянула. Джон выпрямился и сел на пятки, тяжело дыша и крепко зажмурившись, потому что сейчас его касался не человек, а призрак – воспоминание. Шерлок умер.

- Нет, Джон. Я здесь. Открой глаза!

Его лицо обхватили сухие ладони, пальцы водили по скулам и исступленно гладили лоб. Это ощущение казалось таким настоящим, гораздо реальнее, чем трущаяся о кожу ткань обмундирования, и Джон наконец-то отважился открыть глаза, горевшие от непролившихся слез, и столкнулся с взглядом Шерлока, серьезным и напуганным.

- Это дурной сон, - друг слегка сжал его голову, словно подчеркивая сказанное. – Проснись.

Разум беспомощно скользил и метался между лежащим на земле телом – картина, причиняющая почти физическую боль, - и находившейся перед ним иллюзией, предлагавшей путь к избавлению. Реален был только один из двух Шерлоков, но чтобы разобраться, какой именно, требовалось сосредоточиться.

Постепенно, по мере того, как подлинные воспоминания просачивались в то, что казалось кошмарной действительностью, Джон начал замечать неувязки. Война осталась в прошлом, а Шерлок вообще никогда не был в Афганистане. Все случившееся – игры его собственного сознания. Теперь он живет в Англии, на Бейкер-стрит, с Шерлоком; а поле боя стало иным – здесь он знал, как одержать победу.

Джон жадно втянул воздух, почувствовал аромат кожи Шерлока и знакомый запах их постельного белья и распахнул глаза. Серебристый свет, просачивающийся в окно подобно нежеланному привидению, заливал спальню и очерчивал силуэт лежащего рядом Шерлока. Пока Джон спал, тот повернулся к нему лицом, но в теле его не было спокойной расслабленности отдыхающего человека: руки друга словно браслеты кандалов обхватывали его запястья, прижимая ладони к груди, напротив быстро и гулко бьющегося сердца, а в светло-голубых глазах отражалось пробивающееся сквозь пальцы Джона сияние уз, яркое и солнечное.

Горло перехватило мучительным стоном, Джон уверял сам себя, что соленая влага на его лице – пот, не слезы, а Шерлок мягко привлек его к себе, заключая в кольцо сильных рук. Объятие было осторожным, как будто друг, не в силах противостоять порыву успокоить, одновременно боялся создать впечатление, что удерживает его против воли. Джон прижался лбом к его ключицам, желая, чтобы прекратилась предательская дрожь во всем теле.

Шерлок не пытался завязать разговор о случившемся или вытянуть подробности сна и не нашептывал слов утешения. Быть может, он просто понимал: любые уверения все равно окажутся ложью. И неважно, что это было всего лишь видение - Джон пережил его как реальность. Руки все еще казались липкими от крови Шерлока, и хотя тот, обнаженный, лежал рядом, прижимаясь к нему всем телом, Джон не мог изгнать из головы ту картину: посеревшее лицо, обескровленные губы и закрытые в ожидании быстро надвигающейся смерти глаза.

- Прости меня.

Извиняющий шепот Шерлока достиг его слуха, прервав непрекращающиеся, с трудом сдерживаемые всхлипы, и Джон смог сделать глубокий вдох, до болезненного предела наполняя легкие воздухом. Сосредоточившись на этом ощущении, он вернул себе контроль над собственным телом и попытался стряхнуть остатки жуткого сна.

- За что? – приглушенно выговорил он, по-прежнему уткнувшись лицом в грудь Шерлока – Это же я тебе спать не даю.

Постепенно он понял, что друг молчит, напряженный, словно натянутый канат. Джон знал, что во время кошмаров может вести себя агрессивно и броситься на того, кто пытается его разбудить, как на врага, но Шерлок не похож был на человека, опасающегося нападения. Скорее…

Помедлив, Джон потянулся к узам. Само их присутствие уже было облегчением, и он скользнул вдоль них, пытаясь уловить исходящие от друга чувства. Впрочем, безуспешно. Шерлок отгородился непроницаемым холодом, и от этого отторжения невольно поникли плечи.
- Шерлок, в чем дело?

Тот обхватил его крепче, опустил голову и ответил, уткнувшись губами в волосы, не давая отстраниться и посмотреть себе в лицо:
- Так ты не понял, да?

- «Не понял» что? – страх тут же отступил, сменившись тревогой. И пусть Джон ничего не мог разглядеть и ощущал лишь, как слегка вибрируют их узы, все указывало на то, что Шерлок искренне считает себя в чем-то виноватым: чувство, которое он афишировал крайне редко. – Что ты сделал?

В воздухе прошелестел дрожащий вздох.
- Тебя не было в наших владениях. Такое случается. Порой, когда ты слишком утомлен, то сразу проваливаешься мимо них куда-то глубже. Думаю, иногда, это и со мной происходит, но… - друг странно повел плечами, как будто пытался ими пожать, и Джон заставил себя промолчать, ожидая, что он скажет дальше. – Мне хотелось оказаться с тобой рядом, и я начал Смотреть.

Джон нахмурился, прекратил водить пальцами по его груди и попытался осознать услышанное. Слово «Смотреть» для них двоих приобрело новый не очевидный смысл, как нечто, не связанное однозначно лишь с человеческими органами чувств. Именно так они называли попытки Джона воспользоваться связавшей их магией, чтобы уловить настроение Шерлока, хотя к физическому зрению это не имело никакого отношения.

Постепенно, его утомленный и обескураженный мозг заработал, и по мере того, как тянулось и тянулось молчание Шерлока, зародившиеся подозрения становились все сильнее. Ощутив прикосновение Шерлока к своей спине на той запыленной тропе, Джон решил, что это – порождение его собственного разума, возникшее в результате попыток друга дозваться до него из реального мира. Теперь же…

- Ты был там. Был на самом деле, - Джон отпрянул, выпутываясь из инстинктивно сжавшихся вокруг него рук, сел и посмотрел Шерлоку в лицо. – Ты действительно забрался мне в голову?

Подобное не должно было удивлять - узы уже не раз разбивали вдребезги все представления о возможном и невозможном, но это не спасало от всколыхнувшегося внутри ужаса. Случившееся оказалось последней каплей, последним шагом за растворяющиеся границы собственной личности, и Джон усилием воли подавил раздражение и злость от мысли, что теперь ничто, даже самые глубинные и потаенные его страхи, больше для Шерлока не секрет.

Не то, чтобы когда-то было иначе. Даже без учета связавшей их магии, Шерлок и так мог все вычислить; он подмечал малейшие детали и складывал их в единую картину, полностью описывающую жизнь Джона. И все же, знать о чем-то и видеть своими глазами – разные вещи. Отдавать себе отчет в существовании кошмаров – одно дело, а переживать их самому – совсем другое, и Джон не мог разобраться, что пугает его больше: то, что Шерлок не поймет, откуда проистекают его страхи, или то, что он их разделит.

- Ты расстроен, - Шерлок остался лежать; темные волосы разметались по подушке, а кожа казалась такой же белой, как и простыни на их постели.

- Отличный вывод, - покачав головой, Джон откинул одеяло, сгреб с пола свои вещи и быстро оделся. Уже перевалило за полночь, и снаружи было слишком темно и промозгло, чтобы уступить инстинкту и просто бродить по улицам, пока не получится разобраться в спутанном клубке эмоций. Но и оставаться здесь Джон был не в силах. Ему требовалось хоть какое-то личное пространство, столь редкая теперь возможность по-настоящему дистанцироваться, черт подери, пусть даже просто выйдя в другую комнату.

- Нет, - отрезал он, поняв, что Шерлок собирается что-то сказать. – Я серьезно. Просто… просто дай мне побыть одному.

Не дожидаясь ответа, он распахнул дверь, вышел из спальни, прошуршав босыми ногами по ковру, и тут же закрыл ее за собой, словно отсекая оставшегося за спиной Шерлока. Впрочем, подобная преграда того бы не остановила. Джон уже привык к ощущению наполнявшего его теплого меда, возникавшему всякий раз, как их души касались друг друга, и сейчас приготовился к непрошенному вторжению, но связь между ними оставалась холодной и немой: Шерлок действительно оставил его в одиночестве.

Он потер ладонями лицо и направился в кухню. Руки привычными движениями заваривали чай, пока сам он пытался разобраться в сумятице мыслей. Большую часть времени он был счастлив и узам, и тому, что они принесли. Им с Шерлоком удалось сгладить почти все шероховатости. Разлука приносила лишь обычную человеческую тоску друг по другу, не более; и пусть принуждение еще случалось временами, оно работало в обоих направлениях, и они научились с этим справляться. Они смогли приспособиться к произошедшим в их жизни переменам, решая возникающие проблемы, пока все не стало безупречно.

Вот только порой оплетающая их золотистая лоза вдруг выпускала еще один шип. Возникало нечто, заставляющее опять сомневаться в однозначности произошедшего между ними, и Джон обнаруживал, что бьется за немногие сохранившиеся личные границы. Все осложнялось еще и тем, что Шерлок обладал незаурядным интеллектом, и у него за плечами были годы углубленного изучения магии. Джон был превосходным целителем, но когда дело касалось всего остального – тех умений, которые друг приобрел чуть ли не в детстве – отставал на много миль. Шерлок почти все схватывал на лету и быстро адаптировался, в то время как Джон отчаянно цеплялся за то, что позволяло оставаться самим собой, Джоном Ватсоном, не давая полностью ассимилироваться в Шерлоке Холмсе.

Предательский голосок нашептывал, что он ступил на этот путь задолго до того, как началась вся эта история. Шерлок вел, Джон следовал за ним, его собственные скромные достоинства оставались почти не замеченными в ослепительном блеске друга. И по большей части, его это устраивало. Всеобщего признания Джон не жаждал никогда, а признательность находила его в словах пациентов и в сбивчивых «спасибо» Шерлока, когда меткий выстрел оказывался как нельзя вовремя.

Однако происходящее сейчас было чем-то другим: не затмение, а поглощение. То, что начиналось как симбиоз, подошло к моменту, когда он не мог больше различить, где заканчиваются способности Шерлока и начинаются его собственные. Если так будет и дальше, сколько останется от него через полгода? А через год? Останется ли вообще хоть что-то?

Сегодня днем он ощутил эмоции, испытываемые Шерлоком в отношении их уникальной связи: благодарность, едва уловимое изумление и твердая убежденность, что посторонние этого не поймут. Тогда Джон с этим согласился. Им и самим было трудно научиться принимать случившееся с радостью и легким сердцем, но они справились.

А сейчас все опасения вернулись, и он чувствовал себя несчастным и растерянным. Возможно, окажись они равны друг другу, он был бы более уверен в себе, но Шерлок превосходил его во всех аспектах. Именно он всегда находил новые возможности использования уз и их пределы, утаскивая Джона за собой, словно бурный поток. Никогда не было наоборот, и отсутствие хоть какого-то контроля над происходящим со своей стороны не давало ему покоя.

Сможет ли он жить вот так, вечно гадая: неужели сегодня он окончательно утратит сам себя, растворившись в Шерлоке и не существующий вне их связи?

В ладонях остывала вот уже третья чашка, а Джон никак не мог найти ответ, вместо этого все глубже увязая в мрачной трясине. Ночь за окном была под стать настроению, городские огни едва разгоняли темноту, и, прижавшись лбом к холодному стеклу, он с головой ушел в себя.

Тихий звук, похожий на мурлыканье, выдернул из размышлений. Джон оглянулся и увидел, что из-под двери в спальню пытается протиснуться эман, в итоге вырвавшийся на свободу и взмывший в воздух. Огонек держался поодаль, предоставляя Джону самому решить – игнорировать его или нет, но первое слишком походило на наказание. Умом он понимал, что на самом деле Шерлок ни в чем не виноват, а даже в самом мелочном и обидчивом настроении Джон предпочитал попытаться разобраться с проблемой, а не уходить от нее.

- Иди сюда. – Огонек тут же метнулся к нему, ткнулся в ладонь, будто довольный щенок, сияя радостью и облегчением, и Джон слабо улыбнулся. И в то же мгновение узы, хранившие немоту и безучастность, ожили, наполняясь чувствами Шерлока. Джон даже не обратил внимания, как старательно тот сдерживался все это время, впервые прислушавшись к его требованию. Обычно друг не давал себе труда применять подобный самоконтроль, и в груди Джона, шагнувшего к двери в спальню, что-то сжалось.

Петли тихо скрипнули, и он замер на пороге, пытаясь осознать представшее глазам. В комнате, прежде залитой лишь слабым свечением ночного города, парили десятки эманов, сиявших, подобно светлячкам. Они приземлялись на постель, бросая на простыни белые отсветы, кружили у абажура, забивались в дальние углы, где лежала густая тень. Один огонек никак не мог выбраться из колбы, а другой угнездился в ботинке Джона, счастливо мерцая.

Окруженный этими солнечными искрами Шерлок казался созданием, сотканным из лунного света. Он смотрел на Джона, не мигая, приподняв бровь, как будто ждал, пока тот заговорит. Прокатившаяся вдоль уз мягкая волна позволила Джону ощутить все, что хотел передать ему друг, наполнив запахом свежескошенной травы и изумрудно-зеленым цветом: раскаяние и искреннее извинение.

- Мне жаль, – произнесенные глубоким баритоном слова были полны горечи, и простыни отозвались согласным шорохом, когда Шерлок пожал плечами. Казалось, он хочет добавить что-то еще, но в комнате вновь воцарилось молчание, и Джон, поставив пустую кружку на прикроватную тумбочку, опустился на край постели.

Он погладил большим пальцем прильнувший к нему огонек - тот самый, что отправился по квартире на его поиски, - заметив, как невольно расслабился от этой ласки Шерлок.
- Я знаю, - горло сжало, попытки объяснить свои страхи замерли на языке, а когда Джон все-таки смог продолжить, собственный голос показался ему глухим и слабым, жалким для этой комнаты, полной игры света и тени. – Иногда я боюсь того, насколько глубоко ты можешь пробраться ко мне в голову. Узы – одно дело, но появиться в моем кошмаре…

- Я и так там уже был.

Одно только воспоминание о жутком сне заставило вздрогнуть. Джон покачал головой.
- Как персонаж, созданный моим собственным разумом, а не непрошенный гость. Просто… я все думаю, где предел всему этому… и есть ли вообще предел… или ты просто меня поглотишь, - он прикусил губу, ненавидя крохотную часть себя самого, усомнившуюся, а так ли уж плох будет этот исход. – Мне казалось, мы нашли точку равновесия, а затем случается вот такое, и я… - не договорив, он снова помотал головой.

Шерлок поерзал, приподнялся на локтях и включил ночник, а затем сделал манящее движение пальцем. Искорки тут же сорвались со своих мест, возвращаясь к нему. Пролетая мимо Джона, они замедлялись, издавая жалобный напев, прежде чем неохотно подчиниться команде и продолжить путь. От такого очевидного проявления привязанности всегда становилось тепло на сердце, и он с улыбкой проследил, как отставший эман, выбравшийся наконец из колбы, растворяется на коже Шерлока золотистым сиянием.

Остался только один огонек, счастливый пленник пальцев его левой руки, и Джон с запоздалым раскаянием понял, что сам удерживает его, не желая расставаться с этой яркой, искренней частицей. Любой другой на его месте уже поплатился бы ожогами, но, казалось, Шерлок ничуть не тревожился. Он откинулся на спинку кровати, совершенно не стесняясь собственной наготы, и потянул Джона за плечо на себя. Замешкавшись на пару мгновений, тот прижался спиной к его груди, чувствуя себя несколько неуютно в джинсах и свитере.

- Неужели ты думаешь, что я позволил бы этому продолжаться, если бы считал, что в результате ты перестанешь быть самим собой? – Ладони Шерлока провели по плечам, на мгновение запутавшись в свободной вязке свитера, а потом скользнули ниже.

- А разве у тебя был бы выбор? – прерывисто вздохнув, ответил Джон. – Узы постоянны. Ты сам так сказал.

- Интуитивное предположение, а не точно установленный факт.

Джон молчал. Свечение висевшего в воздухе перед ними эмана померкло, став слабым и тусклым, будто на него пала тень. Даже не задумываясь, он сжал запястье Шерлока, а второй рукой потянулся к огоньку и привлек его к себе. Тот тепло потерся о его шею, точно так же, как в те дни, когда Шерлок только вернулся из больницы, и темная тревога, сжимавшая сердце, слегка ослабила хватку. Со стороны Джон мог сколько угодно казаться лишь приложением к Шерлоку и его блестящей магии, но такие моменты – все, что ему требовалось, чтобы вновь вспомнить: он не просто полезен, он необходим этому человеку.

- Я ошибся, - Шерлок потянулся к тумбочке и уронил ему на колени пухлое досье. – Это стало очевидно, когда я понял, чего добивался Моран. Если узы можно разорвать по злому умыслу, при этом, скорее всего, уничтожив и нас самих, значит должны быть и другие пути обратить процесс вспять, - он крепче прижал к себе Джона. – Я попросил Майкрофта исследовать этот вопрос. Он принес папку сегодня утром. Я собирался показать тебе, как только сам все внимательно просмотрю.

Изумление от услышанного начисто стерло все мысли. Ему в голову не приходило сомневаться в первоначальном предположении Шерлока, что случившееся с ними необратимо. А теперь ему сообщили, что есть возможность восстановить статус-кво – освободиться от золотистой паутины, созданной им и Шерлоком.

Казалось бы, Джон должен испытать облегчение, но вместо этого накатило отвращение. И эта эмоция исходила не от Шерлока, чьи чувства были темны и неуловимо печальны, она зарождалась где-то в самой глубине, в той его инстинктивной части, которой Джон привык доверять на поле боя. Он твердо знал, что если решит разорвать узы, то будет сожалеть об этом до конца дней.

С глубоким вздохом, он положил ладонь на картон и долю секунды смотрел на свои разведенные в стороны пальцы, а потом сосредоточился не на том, что перед ним, а на том, кто позади, стремясь увидеть правду, что Шерлок выложил для него на поверхность своего разума.

- Ты не хочешь их расторгать, - Джон развернулся всем телом и неловко сел по-турецки между ног Шерлока. Глазам предстали обнаженная грудь, живот, темные волосы в паху, и даже в столь серьезный момент Джон оказался бессилен против открывшейся картины. И только когда Шерлок взял подушку и закрылся ею, он моргнул, поднял взгляд, и они посмотрели друг на друга с ухмылкой, признавая взаимное притяжение.

- Ты категорически против этого, но ты все равно показал мне эту папку. Почему? – ответа не последовало, и он продолжил. – Ты мог бы ее спрятать. Сжечь и сделать вид, что ее вообще не существовало. Но ты искал информацию, даже попросил брата о помощи. А я ведь знаю, ты скорее к Андерсону обратишься, чем к Майкрофту.

Шерлок склонил голову на бок; серебристые глаза прищурились, внимательно изучая лицо Джона.
- Ты уже не впервые отрицательно реагируешь на изменения, происходящие с нами из-за уз. Тебе это неприятно. Я решил, что выбор даст тебе ощущение, что ты можешь контролировать ситуацию. - Плечи его поникли, и он отвел взгляд. – Это просто возможный вариант, вот и все.

Джон побарабанил пальцами по картону, глядя, как едва заметно проступают на лице друга эмоции. Он старался уловить все сигналы – и видимые глазу, и те, что мог ощутить благодаря узам, - силясь понять, не пытается ли Шерлок преподнести правду в выгодном для себя свете, но не ощутил даже намека на эгоистичные побуждения. Тот не желал уничтожения родившейся меж ними связи, но все равно предоставлял ему право выбора. Не потому, что это было правильно с точки зрения моральных норм, а потому что знал – так будет лучше для Джона.

Ни для кого другого Шерлок не стал бы поступаться собственными интересами.

Вздохнув, Джон сбросил папку на пол, выпрямился и сжал его руки.
- Спасибо, - сказал он. Его затопило тропическим теплом облегчения Шерлока, и губы сами изогнулись в улыбке, от которой собрались морщинки в уголках глаз. Неужели тот всерьез считал, что Джон ухватится за предоставленный шанс обеими руками? Неужели краткие моменты его горькой неуверенности были настолько очевидны? – Мне действительно легче. Не из-за самой возможности, а потому, что ты мне о ней рассказал, - Джон прикусил губу и, помотав головой, невидяще уставился на кровать. – Хотел бы я принимать все случившееся с такой же легкостью. Ты ведешь себя так, как будто происходящее совершенно не меняет тебя самого.

- Так и есть, - Шерлок выставил подбородок и быстро заговорил, уже не встревожено, а убежденно. – Узы влияют на наши способности, на наше взаимодействие друг с другом, но наши реакции и поведение по-прежнему принадлежат нам самим. Или ты всерьез считаешь, что не будь между нами этой связи, ты бы иначе отнесся к моему вторжению в нечто настолько личное, как сон?

- Начнем с того, что этого бы просто не случилось, - заметил Джон, кивнув, когда Шерлок раздраженно взмахнул рукой. – Ладно, я понимаю, о чем ты. Просто… - он пожал плечами, сам не зная, как сформулировать все, что чувствует, и мог лишь толкнуть в направлении Шерлока спутанный клубок беспокойства и неуверенности, надеясь, что тот поймет его страх измениться до неузнаваемости, теряя себя самого день за днем, даже не замечая этого, пока не станет слишком поздно.

Друг сжал его запястья, погладил расслабленные ладони, однако на лице его было написано напряженное размышление, подчеркнутое сиянием парящего ровно посередине между ними эмана.

- Позволишь кое-что тебе показать?

Джон поднял бровь. Просить разрешения было совершенно не в духе Шерлока. Как правило, проводя очередной эксперимент – будь то ради магических исследований или раскрытия убийства - он просто требовал замереть и не двигаться, - а теперь терпеливо ждал ответа.

Здесь не над чем было раздумывать. Даже не зная точно, как относиться к узам и их непрестанному упрочению и развитию, Джон по-прежнему глубоко доверял Шерлоку – возможно, даже больше, чем следует. А помимо этого, где-то внутри зародилось яркое, обнадеживающее тепло, наводящее на мысль, что друг нашел необходимый ему ответ.

- Ты же не собираешься… - Джон указал на лежащую на полу папку и улыбнулся, когда Шерлок решительно помотал головой.

- Я не намерен разрывать узы, если только этого не потребуешь ты, но я кое-что понял. Мою душу и соединившую нас связь ты не раз видел собственными глазами, и это дает тебе однозначное представление об их силе. Тебе не нужно в них верить, ведь у тебя есть неоспоримое доказательство их существования, - он пожал плечами. – Единственным подтверждением реальности твоей собственной души раньше были целительные заклинания, но теперь, когда твоя магия использует для них энергию от нас обоих, ты больше не можешь положиться на него.

- Как скажешь, - ответил Джон. Конечно, он знал, что его душа никуда не делась, но понимал, что именно хочет сказать Шерлок. И разве не к этому в итоге сводились все его страхи? К боязни, что сама основа его существа окажется изъята, а ее место займет нечто другое? – Так что ты хотел сделать?

Осторожно и ласково, Шерлок коснулся их связи и потянул – не резким рывком, но аккуратным поворотом, будто настраивал струны скрипки. Магия вибрацией прокатилась вдоль уз, как бегущий по желобу поток; кожа покрылась мурашками, глаза закрылись сами собой, Джон облизнул губы и сосредоточился на том, что чувствует: уверенность Шерлока и дразнящее тепло, свернувшееся под сердцем и устремившееся куда-то в самую глубь его существа, к чему-то обитавшему вне пределов физического восприятия.

Словно распахнулись шлюзы, выпуская на волю сдерживаемую силу. Пронесшаяся сквозь него волна разогнала кровь; и Джон даже не кожей, а всем телом ощутил, будто у него вдруг развернулись крылья. Однако, открыв глаза, он обнаружил, что остался прежним, а за спиной ничего не появилось, в чем бы ни уверяли собственные чувства. Единственное, что изменилось – в воздухе перед ним парил, пьяно покачиваясь, завиток чернильного тумана. Он вращался и разматывался – лишь затем, чтобы снова свиться в спираль.

Возможно, он должен был казаться чем-то зловещим, но постепенно под взглядом Джона завиток начал меняться. Поначалу он выглядел как черное пушистое перышко, но потом у него появились хрупкие крылышки, и безобидный мотылек отправился в свой первый неуверенный полет.

Джон осторожно потянулся к этому созданию и удивленно заморгал, когда оно растворилось в его коже, оставив после себя расплывчатое угольное пятнышко, не стершееся, даже когда он провел по нему пальцами.

- Это же?..

- Создавать эманы может любой, нужно только научиться это делать, - произнес Шерлок. – Сможешь повторить без моей помощи?

Вопрос о том, захочет ли он попробовать, даже не возникал. Такие, как Донован, считали подобное отвратительным, а сам Джон всегда гадал – не больно ли отделять частицы собственной души и отпускать их в свободный полет. Он даже подумать не мог, что это будет вот так – как будто выходишь из тесноты на бескрайний простор.

Как будто обретаешь свободу.

Он быстро попытался сымитировать действия Шерлока, и сложил кисти рук перед собой, вызывая в памяти испытанное, нежное и холодное, как пушистый снег, ощущение. Долгое время не происходило ничего, Джон чувствовал лишь естественные ритмы собственного тела, реального и осязаемого, но затем сила нашла путь и меж ладоней начало разрастаться тепло.

Он смотрел, как проявляется, меняя форму, его эман – совершенно не похожий на те, что создавал Шерлок.
- Твои совсем другие.

- Все люди разные. С чего их душам походить друг на друга? – рука Шерлока дрогнула, как будто он сдерживал желание прикоснуться к мотыльку. – Мои всегда были огоньками. То, что я вижу ауры всех остальных, как свет, - всего лишь совпадение.

- Все, кроме моей, - Джон улыбнулся, вспомнив попытку друга объяснить, что хотя магия других людей для него проявляется всеми оттенками световой палитры, магия самого Джона ощущается как тепло. – Он кажется таким хрупким. – Эман Шерлока подлетел ближе, и в его золотистом свете стала различима игра цветов на темных крылышках, напоминающая оперение скворца – переливы зеленого, темно-синего и лилового на угольной черноте.

Шерлок улыбался все шире, глядя на Джона, а тот, не отрываясь, смотрел, как два эмана – такие разные, но порожденные одной и той же бесплотной основой – кружат в воздухе, и от их случайных соприкосновений вспыхивают крошечные искры. И пусть они казались полностью погрузившимися в этот счастливый танец, было очевидно – они не сливаются в одно целое. Они дополняли друг друга, делились силой, но ни разу одна частица души не брала на себя ведущую партию. То была естественная гармония света и темноты, неодолимо тянущихся друг к другу, но неизменных по своей сути.

- Кажется, я начинаю понимать, - пробормотал Джон, взглянув на Шерлока, по чьему лицу скользили тени. – Ты хотел показать, что душе ничто не угрожает. Свет твоего эмана должен был уничтожить мой, но этого не происходит.

Шерлок удовлетворенно улыбнулся, несомненно довольный, что Джон без труда разобрался в цели этой демонстрации.
- Или темнота твоего могла заставить мой угаснуть. Теоретически возможно и то, и другое, - он покачал головой. – Душа – ценнейший ресурс. Маги, демоны и прочие создания могут попытаться ее присвоить, выторговать, подчинить или поглотить, но она не меняется под влиянием извне. Это – константа. Вот это… - он указал на парящего мотылька и улыбнулся, когда тот, трепеща крылышками, направился к его руке, точно влекомый магнетической силой, - … основа того, что мы есть, а не наоборот.

Джон сжал губы, укладывая в голове сказанное.
- То есть, душа остается душой, даже если ее подчинили или же от нее осталась лишь часть?

- Она по-прежнему остается твоей душой. Даже если больше она тебе не принадлежит, она не сможет стать душой нового владельца. Это невозможно. Вот почему продажа ее имеет огромное значение. Это значит отдать основу своего существа, - Шерлок нежно погладил большим пальцем тыльную сторону его ладони. – Для всех остальных она может стать лишь источником энергии, а для тебя самого она и есть все, и ничто не изменит этого. Представь, что наша связь – мост через реку, на берегах которой живут два разных народа. Культуры смешиваются и дополняют друг друга, но на сами земли это никак не влияет, - он склонил голову на бок, глядя на Джона с осторожной надеждой. – Понимаешь?

Джон задумался, сможет ли хоть когда-то полностью осознать все, что видит Шерлок. Не только мир вокруг, открытый его наблюдательности и анализу, но и пронизывающие всё незримые потоки силы. Однако увиденное сейчас оказалось именно тем, что ему было нужно. Это не сглаживало раздражение от факта, что Шерлок вторгся в его сон, и не уменьшало шок, что узы в очередной раз изменили границы допустимого между ними, но дало утешение и уверенность, в которых он так нуждался.

Он кивнул и дотронулся до своего эмана. Тот покружил рядом, прежде чем измениться, превратившись в туманный дымок. Струясь в воздухе, он окутал своей тьмой огонек Шерлока, не заглушая при этом его сияния, но стоило только другу протянуть руку, устремился к нему, обвился вокруг пальца подобно обручальному кольцу, а потом свернулся клубком, словно котенок, на его ладони.

Прикосновение Шерлока к чему-то столь сокровенному заставило втянуть воздух; напряженные мышцы расслабились и тело, растворяясь в этой ласке, наполнилось теплом. Не раз видя реакцию друга, Джон мог бы и догадаться, какие это вызывает ощущения, но почему-то ему в голову не приходило проецировать их на себя.

Нежное касание соединившей их мерцающей ленты пробуждало одновременно в них обоих самые разнообразные эмоции. Оно могло успокоить и наполнить азартом, наэлектризовать и окатить возбуждением, но, хотя ощущения эти были куда интенсивнее, в них не было ничего столь же интимного. То, что почувствовал Джон, когда Шерлок дотронулся до его души, не имело отношения к сексу, пусть желание и тлело по-прежнему где-то в глубине. Это было принятие и понимание, готовность жертвовать и идти на компромисс. Обещание дорожить, а не пытаться переделать; меняться под воздействием обстоятельств, а не упираться, рискуя все разрушить.

Свернувшийся в ладони друга туманный завиток позволил Джону ощутить это во всей неоспоримой ясности. Подобно тому, как много недель назад Шерлок выложил на передний план сознания образы, говорившие о любви без слов, и позволил их разглядеть, но в тысячу раз откровеннее. Дыхание перехватило, Джон наклонился ближе, едва ли заметив, что Шерлок тоже сократил расстояние и прижался лбом ко лбу, не целуя, а лишь едва касаясь губами и дыша одним воздухом на двоих.

- Я тебя люблю.

Джон настолько затерялся в ощущениях, что с трудом смог различить этот шепот. Шерлок признавал вслух свои чувства; это было куда больше, чем он когда-либо надеялся услышать от этого внешне холодного и отстраненного человека, столь бесстрастно смотревшего на мир. Невольно он задумался: а что, если бы не было всей этой истории с Мориарти? Смог бы он сам тогда разглядеть эту эмоциональную жилку, столь глубоко залегающую в натуре Шерлока, надежно скрытую от любого, кроме того, кто знал, где искать ее проблеск?

Дрожащей рукой Джон коснулся эмана Шерлока, позволяя огоньку устроиться в ладони, как будто замыкая контур - не канал от одного к другому, а круговорот. Ощущения захлестнули с головой, рядом прерывисто втянул воздух Шерлок, и Джон тихо прошептал:
- Я знаю. – И слова, обычно казавшиеся такими трудно произносимыми, сейчас сорвались с губ легко и приятно:– Я тоже тебя люблю.

И хотя в признании вслух не было никакой нужды, у Джона перехватило сердце. Быть может, причина крылась в понимании: пусть сам он никогда не мог так же просто передать Шерлоку все свои чувства или даже разглядеть их в самом себе, у него все равно всегда оставалась возможность выразить их словами. Говорить или нет, решал только он. И для этого не требовалась магия, как не нужна она была и для того, чтобы между ними расцвела любовь.

Вначале зародилось именно чувство, неозвученное, неузнанное; и хотя Джон знал, что узы между ними продолжат расти и меняться, оно по-прежнему останется их стержнем, и в то же время чем-то гораздо большим.

Он не мог контролировать ни сами узы, ни то, к чему они приведут в будущем, но, целуя наклонившегося к нему Шерлока, Джон твердо знал: их отношения – совсем другое дело. Они не были порождением соединившей их магии или вмешательства в их жизнь Мориарти, они возникли в реальности, безо всяких обрядов и заклинаний, и тем и были столь ценны.

И никогда не станет все легко и просто. Связавшая их сила наверняка еще не раз испытает обоих и одновременно – позволит лучше понимать друг друга. Но оно того стоило. Он будет биться до последнего вздоха за все те годы, что ждут их впереди: за счастье и опасность, за любовь и покой. Он справится с неизбежными размолвками и будет идти на уступки, твердо зная, что Шерлок ответит тем же.

Это их общий путь, и ничто другое ему не нужно.

КОНЕЦ

(с)

для обзоров [J]dzen_moroz[/J] и [J]La Ardilla[/J] <a href="http://sherlockbbc.diary.ru/p187247831.htm" target=_blank>заканчивают перевод</a> фика "Но вечное движенье звезд все то же…" (Шерлок Холмс/Джон Уотсон, NC-17, макси)

Фанфик: Time-lag
Автор: Cheshire_Kate (BurningNettle)
Бета: бессменный Word
Название: Time-lag*
Категория: слэш
Размер: макси
Персонажи: (BВС)Шерлок Холмс/Джон Уотсон, Майкрофт Холмс/Грегори Лестрейд, Джим Мориарти и вся компания | (АКД) Шерлок Холмс/Джон Уотсон, Майкрофт Холмс, Джеймс Мориарти
Рейтинг: PG-13
Жанр: флафф, романс, кроссовер с вселенной АКД, AU по отношению ко второму сезону, вероятен ООС (ибо я не Мофтисс )
Статус: закончен
Саммари: написано на заявку на Sherlock BBC Fest Викторианский ШХ.34: Холмс/Уотсон и Шерлок/Джон, меняются местами – внешность совпадает у викторианских и современных джентльменов. (Удивление окружающих по поводу наличия/отсутствия усов Уотсона). Как они будут осваиваться с новой жизнью, облегчение, когда вернуться по своим местам. Хорошо бы одна из пар была уже устоявшаяся, а вторая только шла к признанию друг друга. Элемент мистики приветствуется.
Дисклеймер: не владею ничем, кроме исполнения.
От автора: 1) Местами может быть довольно таки авторская пунктуация.
2)Time-lag - промежуток времени между двумя непосредственно связанными явлениями или событиями
3) Я начала писать фанфик до выхода второго сезона, поэтому - AU
4) Автор иллюстрации, отзовись пожалуйста! Я хочу закидать тебя цветами и расцеловать в обе щеки!

Ссылка на главы 1-13

Скачать главы 1-26 в формате Word 2003

Глава 14
Блог доктора Дж. Х. Уотсона.

Меня порой спрашивают, каково это – жить с Шерлоком? На этот вопрос я неизменно, с самого первого раза, отвечаю: скучно не бывает.

Соскучиться с таким соседом действительно трудно. Открывая глаза по утрам, я никогда не знаю, чего ждать от нового дня – внезапных взрывов, нового маньяка, надрывных стенаний скрипки, визита Майкрофта, приступа скуки… Список можно продолжать до бесконечности. Поведение Шерлока настолько непредсказуемо, что, даже прожив с ним бок о бок довольно длительное время, я с трудом могу предсказать, что он сделает в следующий момент. Но одно мне было известно совершенно точно: чтобы разгадать очередную загадку, Шерлок способен пойти на что угодно. Понятие морали, и без того сильно размытое силой его ума, в минуты азарта, вызванного очередной гонкой, у Холмса отключалось напрочь. Мне следовало помнить это, когда мы принимались за расследование этого загадочного дела. Увы, видимо, закон подлости продолжает действовать вне временных рамок, и я вспомнил об этом слишком поздно.

Оставив Мориарти в кабинете министра, мы быстрым шагом шли по коридору.

- Куда мы направляемся? – снова спросил я у Шерлока.

- Нам нужно в город. Помнишь, Майкрофт сказал что-то о единственном возможном свидетеле, который умер раньше, чем его успели допросить?

Я утвердительно кивнул.

- Я уверен, что нам он наверняка хоть что-нибудь, да сообщит.

- Мертвец?

Шерлок посмотрел на меня так, словно я сказал несусветную глупость.

- На самом деле, Джон, это может оказаться нам на руку. С мертвыми иметь дело зачастую легче.

Я невольно вздохнул. Мне частенько казалось, что к старости Шерлок станет самым ужасным мизантропом из всех существующих на свете. При этом я не могу сказать, что он не умеет общаться, скорее наоборот – при необходимости Холмс может вполне успешно развязать язык нужному человеку. Проблема была в том, что в большинстве случаев ему достаточно одной-двух минут, чтобы собрать о человеке базовую информацию вплоть до хронических заболеваний, а потом Шерлоку становится неинтересно. Да и потом, далеко не каждый человек может вытерпеть правду, которую безапелляционно вываливает в лицо Холмс – пару раз на моей памяти дело чуть не закончилось дракой.

Мы снова оказались в холле, но вместо того, чтобы двинуться к выходу, как я ожидал, Холмс внезапно свернул к лестнице и направился к девушке-служанке, поправлявшей цветы в одном из вазонов, украшавших перила. При нашем приближении она присела в слегка неловком реверансе, я же переминался с ноги на ногу, не зная, как вести себя в такой ситуации.

- Доброе утро, сэры, - девушка исподтишка разглядывала лицо Шерлока и отчаянно краснела, явно слегка напуганная нашим появлением.

Он смерил ее ответным взглядом, и по раздраженно дернувшимся уголкам губ, я понял, что мысленно девушка была раз и навсегда отправлена в один разряд с несчастной Молли и уже сдана в утиль. Тем не менее, заговорив, Шерлок ни единым жестом не выдал своего недовольства.

- Я бы так не сказал, мисс…

- Росс, сэр.

- Мисс Росс. Во всяком случае, уж точно не для того бедолаги, что безвременно почил несколько дней назад. Как его звали, запамятовал…

- Джек Томас, сэр. Да, такая печаль… он был славным, много сделал для этого дома…

Шерлок понимающе кивнул, напустив на лицо ровно столько сочувствия, сколько того требовала ситуация. Я в очередной раз невольно восхитился его актерскими способностями.

- Ах, точно так. То-то у меня в голове хоровые песнопения крутятся*, - Шерлок обворожительно улыбнулся, извиняясь за свою «забывчивость», а лицо служанки достигло пунцового оттенка. – Так что же, хорошим он был человеком?

Представление, рассчитанное на одного зрителя, приносило свои плоды. Девушка, явно слегка испуганная сперва, сейчас оттаяла и была совсем не прочь поговорить.

- Да, сэр. Всю свою жизнь провел в стенах поместья, еще до того, как господин Дизраэли в первый раз стал министром – по словам Джека, этот дом тогда и не узнать было, это потом он так вырос. Я, если честно, не могу об этом судить, меня тогда еще и в помине здесь не было, - служанка щебетала и щебетала, растерянно оглаживая руками передник, и изредка по-птичьи склоняла голову, бросая косые взгляды то на меня, то на Шерлока.

Ей явно льстило внимание двух господ сразу, и теперь она старалась рассказать нам как можно больше, что определенно было нам на руку.

- Он сперва обычным камердинером был, только потом мажордомом стал. А когда он стал слишком стар, чтобы исполнять обязанности дворецкого, на его место взяли мистера Харпера. А Джек по каким-то причинам остался жить здесь, хотя у него дочь в городе живет. Они с ней последнее время вообще редко виделись, все ссорились почему-то, хотя и любили друг друга очень. А она теперь даже похоронить его, бедолагу, не может, так и лежит он в местном морге… Такая потеря для всех нас – Джек нам всем как отец был… - служанка говорила много и быстро, и я испытывал желание потрясти головой, вытряхивая из ушей лишние звуки.

Порой я сожалел, что не обладал умением Шерлока абстрагироваться от лишней информации. Впрочем, судя по лицу Холмса, его способности тоже не были безграничны: он уже дважды открывал рот, намереваясь прервать юную мисс Росс, но потом вновь его закрывал, видимо, не теряя надежды вычленить из потока ее речи что-либо стоящее. Видя, что терпение Шерлока медленно, но верно заканчивается, и он вот-вот может сболтнуть что-то, что существенно попортит наше дальнейшее пребывание в этом доме, я протянул руку к ближайшему вазону и, вытащив оттуда одну из роз, вручил ее девушке. Это простое действие возымело нужный эффект, и мисс Росс наконец замолчала, уставившись на цветок в своих руках неверящим взглядом.

- Спасибо, мисс Росс, вы очень помогли нам, - улыбнулся я, игнорируя скептический взгляд Шерлока.

- Не за что, сэр, - ответила девушка, пряча несмелую улыбку и краснея еще больше.

После этого мы уже без всяких заминок вышли на улицу в прохладное сентябрьское утро.

- Признайся, что тебе это нравится, - сказал Шерлок спустя какое-то время, когда мы шли к воротам по аллее, пролегавшей по роскошному английскому парку.

- Что мне нравится? – не понял я, занятый в тот момент мыслями о том, как мы найдем дорогу к моргу.

- То, как на тебя реагируют женщины, - отозвался Холмс, нетерпеливо дернув головой.

Я на несколько секунд замер на месте, слегка ошеломленный этой внезапной фразой, а затем бросился догонять Шерлока, ушедшего на несколько метров вперед.

- С чего ты взял?

- Боже, Джон, это очевидно! Она же глаз с тебя не сводила! И все эти твои улыбки… и эти цветы… – он раздраженно сморщил нос и взмахнул руками, оборвав себя на полуслове.

Я с трудом подавил желание расхохотаться, глядя на то, как Шерлок резким движением головы откинул со лба мешавшиеся волосы. Нахохлившийся, с раскрасневшимися от утренней прохлады носом и кончиками ушей, по-прежнему чем-то позвякивавший на каждом шагу, он в тот момент выглядел сущим мальчишкой.

Пройдя сквозь ворота, мы снова оказались на дороге, что привела нас в поместье, и теперь двигались по ней в обратном направлении. Я снова на пару секунд отстал от Холмса, а потом догнал его, протягивая на раскрытой ладони сорванный у дороги желтый цветок.

- Ревновать меня глупо, Шерлок. Я же не ревную тебя к Молли.

- Это без сомнения доказывает, что у тебя все же есть зачатки интеллекта, - хмуро буркнул Шерлок, поднося цветочек к носу. - Leontódon autumnális. Тот раз, когда ты принес мне из морга пару больших берцовых костей, мне понравился больше.

Он немного помолчал, а потом добавил:

- И я не ревную.

Я улыбнулся, глядя на то, как ветер ерошит кудри Холмса. Внезапно вспомнился один диалог, состоявшийся между нами после того, как в моей тумбочке впервые остался тюбик со смазкой.

- Если ты ждешь сейчас от меня бурного признания и предложения руки и сердца, а так же всех остальных органов, то ждать тебе придется долго, - сказал мне тогда на утро Шерлок, регулируя резкость в микроскопе. – Поэтому перестань топтаться в проходе и размышлять, как завязать разговор. Лучше дай мне ручку.

Он сидел спиной ко мне и совершенно точно не мог меня видеть, так что мне оставалось лишь в очередной раз удивиться потрясающей способности Холмса смотреть затылком. Хмыкнув, я сунул ручку в протянутую мне ладонь, а потом Шерлок вновь заговорил:

- Никогда не понимал потребности людей облекать в слова свои поступки, в большинстве случаев вызванные неумеренной активностью парасимпатической нервной системы. Больше чем любовь, меньше чем любовь, - вещал он, раскладывая на приборном стекле очередную гадость. – Какая разница. Важнее то, что в моем шкафу не хватает места для реактивов, а у тебя есть две свободные полки…

Глядя на то, как Шерлок рассеянно трет в пальцах мясистый стебель цветка, я был почти так же счастлив, как и в тот момент.

* - Шерлок намекает на валлийское происхождение фамилии Томас
** - Кульбаба осенняя