Перевод: "Ядовито-розовая ручная граната". Глава 13/13Название: «Ядовито-розовая ручная граната»
Автор: BeautifulFictionСсылка на оригинал: Electric Pink Hand GrenadeПереводчики : dzen_moroz и
La ArdillaБета: La ArdillaРазрешение на перевод: получено
Категория: слэш
Жанр: Hurt/comfort
Пейринг : Шерлок Холмс/Джон Уотсон
Рейтинг: NC-17
Размер: макси (≈ 59987 слов)
Дисклеймер: не мое и не претендую, но ребят люблю
Размещение: с разрешения переводчика и со ссылкой на источник
Саммари: «Коль скоро мозг Шерлока представляет собой жесткий диск, значит подобные приступы – не что иное, как электромагнитные импульсы». Шерлок Холмс никогда и ни в чем не останавливается на полдороге, и мигрень не стала исключением из этого правила. Джону выпадает нелегкая участь: наблюдать, как распадается на части величайший разум; и он может лишь попытаться помочь другу собрать воедино его осколки..
Предупреждения: осторожно! мигрень!
Критика: приветствуется
Комментарии автора: Происходящее при мигрени выведено далеко за рамки обычного, и пусть основой по-прежнему остаются реальные факты, не стоит принимать все на абсолютную веру. Прорабатывая материал для фика, я консультировалась с различными врачами, но все же прибегла к некоторым художественным допущениям. Норазофен – вымышленный наркотический препарат.
ссылка на скачивание одним файлом
word
если нужен формат epub для читалок, его можно скачать с АО3archiveofourown.org/works/566491/chapters/10136...
Главы 1 - 12Глава 1: Безжалостный Бетховен
Глава 2: Кошмарный Тулузский
Глава 3: Игла Забвения
Глава 4: Пробуждение Левиафана
Глава 5: Филия, Агапе, Сторге, Эрос
Глава 6: Ледяное Облегчение
Глава 7: Брошенный Львам
Глава 8: Скрытая Боль
Глава 9: Кальциевая Портьера
Глава 10: Чуть слышный метроном
Глава 11: Оковы сна
Глава 12: Пульсирующее анданте
Глава 13: Алкионовы дни: момент безмятежности
Блаженство.
До этого момента Шерлок никогда не давал себе труда задуматься о подобном состоянии. Если бы к нему пристали с вопросом, он бы ответил, что сомневается в его существовании: истинная радость, полная умиротворенность – все это вещи недостижимые. Однако сейчас, в объятиях Джона, он осознал свою ошибку. Оказывается, дело не в том, чтобы мир был создан заново: чистый, безупречный и правильный, а в обретении своего места в существующей испорченной и запятнанной реальности; того, где все его собственные шероховатые грани и затененные впадины впишутся идеально в пространство и время.
И никогда в жизни он не чувствовал себя более цельным, чем здесь, в этой постели, где бросились в пламя они с Джоном.
Это был оазис спокойствия – краткая передышка в их жизни. Сейчас зов Работы молчал, гонка и скачка разума Шерлока затормозилась, если не остановилась совсем. На небо наползала ночь. Лондонские фонари раскрашивали темноту в охряные и синие тона под невидимыми звездами. Из-за окон по-прежнему доносился шум: непрекращающийся пульс города, но и он стал тише, гармонируя с покоем, что окутал кровать.
Их кровать.
Эта мысль, неожиданная в своем великолепии, заставила Шерлока улыбнуться. Может быть другие пары, только вступившие в отношения, не стали бы так торопиться стирать линию между двумя отдельными личностями и тем единым целым, что непостижимым образом превращается в «нас». Шерлок никогда не считал, что подобное партнерство может появиться в его жизни или что он вообще будет к нему стремиться, но теперь невозможно было даже помыслить об ином: они с Джоном иногда вступают в интимную близость и ничего более.
Нет, для них такой вариант не подойдет. Даже если бы Шерлок не был уверен в своем собственном мнении на этот счет, точку зрения Джона он знал наверняка. «Все или ничего» - было единственным возможным сценарием, и Шерлок никогда не уклонялся от вызова.
Да, именно это слово и стоило употребить: вызов. Романтические отношения для него не будут легкими даже с Джоном, но в самой идее было нечто, вызывающее трепет, будоражащее кровь возбуждение. Он понимал, что будет сложно, временами – мучительно, потребует много усилий, но за всем этим всегда будет присутствовать невысказанное осознание, что, без сомнения, радость перевесит огорчения.
С тихим вздохом Шерлок наклонил голову, прижавшись лбом к разглаженному сном лбу Джона, чувствуя, как по телу лениво растекается удовлетворенное расслабление. То, что Джон может вдохновить его на это – на подобную безмятежность внутри – было одновременно и неожиданно и все же неудивительно. Над ним не маячило ничего срочного или требующего немедленного внимания, и он был абсолютно свободен плавать в мелкой воде дремоты, погружаясь в океан сна и вновь выныривая на поверхность.
Он не мог определить, когда обсидиановые тени Бейкер-стрит расплылись перед его взором, но теплое прикосновение солнечного света к коже заставило открыть глаза и увидеть совсем другое место.
Сияние густых янтарных и едва уловимых нежно-желтых тонов скользило по гладкому полу, струясь сквозь нетронутые оконные стекла там, где еще недавно не было ничего, кроме зияющих в стенах дыр. Трещины закрылись, разверстые расселины в камне исчезли, словно все раны были исцелены: чертоги его разума чудесным образом вновь стояли неповрежденными после пронесшегося бедствия. Бесчисленные страницы записей лежали в неприкосновенности, не разорванные и разбросанные легионами времени, а безупречные, словно бумага только что покинула пачку. Над головой поднимался арками свод крыши - купол прочной каменной кладки, способный противостоять стихиям.
Это по-прежнему были его чертоги – метафора, описывающая его память, вновь стала такой же реальной, как и раньше – но не было никаких следов его обычных неуклюжих попыток восстановить разрушенное. Годы повреждений оставили шрамы, щели, что так и не сомкнулись до конца, пятна, что сохранялись подобно синякам, но это…
Не ремонт, не реставрация. Воскрешение.
Шерлок провел пальцами по стеклу витрины с бабочками, что, наконец, вновь оказались на своих местах. Они шевелились, крылья трепетали, целые и невредимые. Ничего жестокого, вроде яда, или вещественного, как булавка, не удерживало их, и Шерлоку казалось, что он провел долгие часы, изучая каждую деталь: от голубых крылышек Morpho peleides до яркой оранжево-коричневой, прочерченной толстыми черными прожилками слабо-ядовитой Danaus plexippus. Как возможно, чтобы вся эта хрупкость, которую он видел безжалостно разодранной, была столь безупречно восстановлена, возродилась из небытия краше, чем раньше?
Тихие шаги за спиной достигли его слуха лишь на мгновение раньше, чем сильные, шершавые руки легли между лопаток, скользя вниз по обнаженной коже, обхватывая ягодицы. Как много было в этом простом жесте: приветственная ласка, облегчение, счастье, восхищение и намек на собственничество – все вместе просачивалось сквозь линии на мозолистых ладонях Джона и прикосновение его пальцев.
Крепкое тело прижалось к нему сзади, надежное и реальное. Щетина царапала кожу, шерсть джемпера щекотала обнаженную спину, а прохладный деним терся о ноги. Прежде в его наготе не было ничего эротического – первобытное состояние, но теперь несоответствие в их внешнем виде было очевидным и явным, побуждая спящие нервные окончания к острому, звенящему вниманию и заставляя все внутри сжиматься под странствующими по телу ловкими пальцами Джона.
- Ты вернулся, - прошептал Джон, и голос его был полон радости, когда он потянулся вверх, чтобы прижаться губами к шее Шерлока, у которого перехватило дыхание от теплого, влажного прикосновения языка, и он откинул голову назад в наслаждении и удовольствии.
- Конечно. Я же сказал, что вернусь, - произнес он, в то время как Джон проводил руками по его выступающим тазовым костям, словно составлял карту незнакомой территории, а не касался кожи, которую еще совсем недавно так исступленно гладил в реальном мире. – Что ты… - веки Шерлока затрепетали, когда Джон скользнул ниже, и он с трудом смог подобрать слова, обмякая, наваливаясь все сильнее на друга и слыша, как дразнящий, чувственный смешок раздается у того в груди, – …сделал?
- Пока что ничего, - ответил Джон, и голос соблазняющее и шаловливо заурчал, когда он потерся носом о шею Шерлока, прежде чем отступить назад, оставив его неуверенно стоящим на ногах и опустошенным. Но далеко он не отошел - всего лишь на полшага, и Шерлок развернулся, чтобы последовать за ним, стараясь ступать в такт с пятящимся назад Джоном, пока неожиданно не осознал, что тот направляет его, маня за собой полными страстного желания улыбками и поблескивающим в глазах обещанием.
- Куда ты меня ведешь? – задал он вопрос, вызванный любопытством, а не колебаниями. Доверие здесь, в святая святых его разума, было само собой разумеющимся, не допускающим сомнений. Кроме того, удовольствие Джона было заразительным, и Шерлок схватил его за руку, вновь притягивая к себе.
- Сюда, - ответил Джон, обводя рукой комнату вокруг них. Но границами этого места служили не стены и двери. Там, где раньше было лишь крошечное убежище Бейкер-стрит, затерянное в темных тенях среди руин, теперь они находились в ступице колеса, ядре чего-то большего, в центре самого бытия Шерлока, где сердцем был Джон.
Он понял, не спрашивая, что это – твердыня. Это было незримо начертано на уродливых обоях и в глубокой тени трубы молчащего камина. Шерлок чувствовал, с непоколебимой уверенностью давно обитавшего в нем знания, что эта комната была одновременно опорой и фундаментом: прочность и мощь там, где они больше всего требовались.
Джон наблюдал за ним, склонив голову набок и улыбаясь, словно мог видеть, как заключения и выводы вставали на свои места в голове друга. В конце концов, он протянул руку, переплел их пальцы и притянул Шерлока к себе. Дыхание их смешалось, губы Джона коснулись его губ, и он прошептал: «Теперь они никогда не будут разрушены». Горячие ладони гладили спину, проводя по ребрам, а язык Джона скользнул внутрь, изумительно отвлекающий, прежде чем он отклонился и встретился с Шерлоком взглядом.
И тот, наконец, смог увидеть всего Джона, все слагаемые, что составляли его целое: врач и друг, воин, защитник. Там были и другие, не получившие пока определения, части, пылкие, страстные, несомненные, слившиеся в простой клятве.
- Никогда, пока я здесь.
Шерлок проснулся; слова эти продолжали звучать в его мозгу как брачный обет, реальные настолько, что на мгновение ему показалось: Джон произнес их вслух. Но нет, сон все еще держал того, закутанного в дружелюбный уют укрывавшего обоих одеяла, в своей власти. Их руки и ноги были переплетены, удерживая вместе, не изменив ни на йоту своего положения с тех пор, как сознание ускользнуло от Шерлока - словно раздельное существование больше не было возможным. Он крепко прижимал к себе уткнувшегося лицом в его плечо Джона, обхватив того обеими руками; глубокое дыхание перекатывалось между ними подобно слышимым издалека волнам.
Поза, в которой они лежали, была идеальна, ибо, с одной стороны, Джон был совсем рядом, а с другой – Шерлок мог свободно скользить пальцами по его спине и бокам, наслаждаясь восхитительным ощущением живой плоти. Точно так же, как и в его сне, воспроизведенном с настолько невероятной точностью, что граница между вымыслом и реальностью расплылась, принеся горечь неуверенности.
Но нет, все это происходило наяву. Шерлок ощущал мельчайшие детали, что могла дать лишь действительность, когда мысленно составлял карту этого человека – его друга и любовника. Кожа, иссушенная и состаренная афганским солнцем: на тыльной стороне шеи – сильнее, та, что была скрыта в тени, под лопатками - слабее. Шрамы, тонкие, и едва заметные, и грубые: злые швы соединенной вновь плоти, рассказывающие свои истории. Особенно захватывающей была паутина на плече, буйство линий – дорожная карта, что привела его сюда.
Было время, когда Шерлок задумывался: а что было бы, если бы пуля не нашла свой путь в тело Джона? Оставался бы тогда его друг все еще там, на выгоревшей земле среди истерзанных войной людей, убивая одной рукой и исцеляя другой?
Шерлок отказывался верить в то, что все предначертано заранее, считать каждое решение, что еще предстоит принять, уже где-то высеченным в камне, но мысль, что Джон появился в его жизни по вине простого случая, была болезненно неприятной. Идея же о том, что Джону пришлось пережить ранение, сепсис и мучения разума, не находящегося более в согласии с миром вокруг, была еще тяжелее. Однако перед самим собой Шерлок признавал: он не может утверждать, что желал бы, чтобы все это не случилось – конечно нет, когда без этого его собственная жизнь была бы совершенно другой.
Для начала – короче.
- О чем бы ты ни думал, прекрати немедленно, - пробормотал Джон голосом, хриплым со сна и слегка приглушенным телом Шерлока, который почувствовал, как губы друга защекотали кожу, когда тот пошевелился, зарываясь лицом в его шею. Движение руки Джона заставило их прижаться еще сильнее друг к другу – соблазнительные линии и едва ощутимая влага: следы наслаждения. – Или расскажи мне об этом. Либо одно, либо другое.
В ответ Шерлок издал неясный звук и сморщил нос, прежде чем заставить мускулы расслабиться. Вероятно, именно это неосознанное напряжение тела пробудило идеально настроенного на него Джона из неглубокого сна. Однако пальцы его продолжали ласковое исследование шрама, прослеживая слабые выпуклости расходящихся лучей и выемку там, где была утопленная в плоть основная рана. На мгновение возникло искушение отмести все эти размышления как несущественные, но Джон всегда обладал талантом заставить Шерлока поделиться тем, что тот предпочел бы держать при себе. А сейчас, если уж на то пошло, в темноте, среди всё приукрашивающих теней, было гораздо легче озвучить его мысли.
- Я размышлял над тем, что бы произошло, если бы тебя не подстрелили, - пояснил он тихим, но не извиняющимся голосом, проводя пальцами вниз по руке Джона до локтя и обратно. – Был бы ты до сих пор в Афганистане или нет.
Объятие Джона стало крепче, и если раньше его руки просто лежали, обозначая свое присутствие, то теперь незначительное напряжение мышц превратило их в нечто менее пассивное. На самом деле, это был единственный ответ, что требовался Шерлоку – подтверждение, что эта дорога в жизни Джона была перпендикулярна той, что он предвидел для себя. Одно простое событие развернуло его и заставило двинуться совершенно в другом направлении, и результат оказался именно таким, вопреки всем вероятностям.
- Возможно, - наконец произнес Джон, и пошевелился, словно пожимал плечами. – Вероятно. Отчасти поэтому было так сложно снова вернуться в Лондон. Это оказалось так…
- Неожиданно? – Шерлок улыбнулся, когда почувствовал кивок Джона, дающий ему ответ скорее тактильным ощущением, чем зрительным образом. Тело рядом с ним напоминало горячую стену и, казалось, стремилось найти максимальную площадь соприкосновения, словно стараясь спаять их вместе. Джон неторопливо гладил Шерлока вдоль поясницы, лениво и удовлетворенно, все еще отчасти погруженный в сон, что подтверждало слабое хмыканье в знак согласия.
Однако в этом была застенчивая радость, реализовавшаяся в крепком объятии и улыбке, что Шерлок почувствовал, когда Джон прижался поцелуем сначала к его подбородку, затем – к уголку рта, и, наконец, к приоткрытым в готовности губам. Тела их переплелись теснее, запуская электрические искры, от которых новые волны все возрастающего интереса побежали по нервам Шерлока и вниз, между ногами.
- Тогда я даже не мог представить, смогу ли снова быть счастлив, - признался Джон, и глаза его блеснули в слабом свете просочившегося сквозь щель в портьерах ночного Лондонского зарева.
- А теперь?
Ответная улыбка была неприкрытой и абсолютно довольной, в чем-то даже немного хищной, от чего сердце забилось быстрее. Повернувшись, Джон толкнул Шерлока на спину, усаживаясь на его бедра, так что вокруг встопорщилось одеяло, - весь жаркая кожа и скрытое обещание, а затем нагнулся, чтобы еще раз поцеловать.
- А теперь я вижу: это цена, что я должен был заплатить. Там потерял, здесь приобрел. Тебя, – он прикоснулся пальцами к биению пульса под челюстью Шерлока и повел вниз по выгнутой шее и твердому выступу ключиц, без остановки двигаясь дальше в своеобразном поклонении, граничащем с грехом. Руки Шерлока заскользили, нещадно возвращая ласку, позволяя Джону, чья улыбка становилась все шире, вести его вперед своим примером.
Глаза Джона встретились с его глазами, потемневшие и знающие в слабом свете, что распускался за его спиной подобно крыльям, и когда он прижал руку над радостно и быстро бьющимся сердцем Шерлока, неподдельная искренность прозвучала в вырвавшихся следом словах:
- Оно более чем того стоило.
******
Утренний свет полз по кровати, заливая лицо Джона и помогая ему проснуться. Осознание себя возвращалось медленно, ворочаясь в скованных со сна, пресыщенных мускулах и легко покалывая кожу. Инстинктивно он потянулся к телу рядом на кровати, только чтобы открыть глаза, не обнаружив ничего, кроме холодного пустого пространства.
На какое-то воистину ужасное мгновение он подумал, что все это ему приснилось: каждая безупречная минута страсти и удовлетворения, каждый тихий шепот и нежное нарастание чего-то гораздо большего, чем секс, что расцветало между ними. Но нет, это была кровать Шерлока, не его, и состояние простыней говорило само за себя. Подушки были смяты, и даже если бы на белом льне не обнаружилось одного или двух красноречиво темных волосков, Джон с уверенностью мог бы сказать, что провел ночь не один. Случившееся оставило свой след в слабом, но счастливом раздражении исцарапанной щетиной кожи и в натруженных мышцах.
Шерлок был с ним, но теперь он ушел. И вопрос в том: ему просто надоело дремать рядом с Джоном или же в его исчезновении был элемент бегства?
В течение минуты Джон лежал, размышляя над вариантами. Прошлую ночь в поведении Шерлока не было ничего, похожего на колебание. Скорее совершенно наоборот, подумал Джон, и на губах его шевельнулась усмешка. Ему следовало бы знать, что пока он сам пребывает в нерешительности, как же предпринять последний шаг в их отношениях, Шерлок просто обеими руками схватит желаемое. Но это не успокоило таящуюся в глубине неуверенность, что наполняла внутренности легкими и холодными снежинками страха. Что, если Шерлок передумал – решил, что хватит и одной ночи? Если он пришел к выводу, что построение отношения требует слишком много усилий?
- Что ж, продолжая валяться в постели, ничего не выяснишь, - пробормотал Джон сам себе, почесывая живот и морща нос от ощущения пленки засохшей спермы на коже. В конце концов, есть вероятность, что Шерлок просто решил, что не может больше обойтись без душа. Прошлой ночью они не позаботились о том, чтобы как следует привести себя в порядок.
Сев на кровати, он услышал тихое шуршание ткани. Что-то соскользнуло с постели, и Джон моргнул, увидев свой собственный махровый халат, привычный и уютный, лежащий кучей на полу. Медленно беспокойство стало оставлять его, и он потянулся за упавшей одеждой, просунул руки в рукава и завязал пояс. Любовники, сожалеющие о случившемся, ни в коем случае не будут заботиться об удобстве нежеланного партнера или пытаться предугадать его нужды. Честно говоря, Джон скорее представил бы Шерлока, слишком погруженного в собственные мысли, чтобы отдавать себе отчет, что Джону потребуется какая-нибудь одежда - вне зависимости от его мыслей относительно прошедшей ночи. Внимание было неожиданным, и поэтому особенно приятным, и Джон улыбнулся, направляясь к двери спальни.
Заглянув на кухню, он увидел сидящего за столом Шерлока, чей голубой шелковый халат еле держался на обнаженном плече, пока детектив быстро писал что-то в красной записной книжке. Джон мог видеть только профиль друга, но выражение его лица определенно было сосредоточенным, а не отчужденным или неуверенным.
- Чайник только что закипел, - пробормотал Шерлок, и улыбка озарила его черты, когда он встретился с Джоном взглядом: ярким, сияющим и, может быть, лишь чуточку застенчивым от нахождения в этой незнакомой ему ситуации. Что-то подсказало Джону, что, хотя другие могли делить с Шерлоком постель, тот, похоже, не давал себе труда остаться и провести вдвоем утро после совместной ночи.
- Мне воспринимать это как намек? – спросил он, пытаясь удержать игривость в голосе в пределах разумного, попутно доставая кружки и опуская в каждую чайный пакетик. Он примет душ позже, возможно даже вместе с Шерлоком, который, судя его растрепанным волосам, до сих пор не был ванной. – Как давно ты встал? Я не слышал, когда ты ушел.
- Не удивлен, - голос Шерлока раздался самодовольным урчанием в ушах Джона, а рука, когда тот потянулся достать молоко из холодильника, робко и некрепко обхватила его за талию. Шерлок не собирался заняться ничем полезным, вроде приготовления завтрака, отметил про себя Джон, но с удовольствием составлял ему компанию. – Ты спал как убитый. Я тебя вымотал?
Если Шерлок планировал, что его последний вопрос прозвучит невинно, то он промахнулся на целую милю. Его глубокий баритон наполнил слова страстью и двойным смыслом, от чего аппетит Джона чуть было не переключился с еды на нечто более чувственное.
- Мы оба друг друга вымотали, - поправил Джон, с трудом сглатывая в попытке заставить себя отвлечься от непристойных мыслей. – Не прикидывайся, что не спал всю ночь. Я слышал, как ты храпел.
Тот, явно оскорбленный подобным предположением, забрал чай и вернулся к столу. Но Джон отметил, как рука Шерлока задержалась на его талии, словно не желая разрывать контакт.
- Я встал около часа назад, - объяснил Шерлок, показывая на блокнот. – Мне следовало бы записывать симптомы мигрени по ходу развития приступа. А теперь приходиться пытаться вспомнить их в верном порядке.
- Ты ведешь свои собственные записи? – Джон поставил рядом с ним полную тостов тарелку. Предполагалось, что он сделал их для себя, но он никак не прокомментировал, когда Шерлок утащил один в собственное пользование и счастливо захрустел, кивнув головой. – Можно мне взглянуть?
- Если сможешь их прочитать.
Эта загадочная фраза разъяснилась, стоило только Джону пролистать страницы, отмечая неразборчивость почерка Шерлока, когда тот был под влиянием очередного приступа. Обычно детектив писал весьма изящным курсивом, и даже если торопился, все буквы были четко прописаны. Но в данном случае речь шла не только о расшифровке каракулей. Пропущенные слова, неоконченные предложения, целые строки зеркального письма буквально кричали о состоянии разума Шерлока во время подобных эпизодов.
– Черт возьми. Ты сам-то можешь здесь хоть что-то разобрать?
- Кое-что. Это своеобразный компромисс. Если я делаю записи во время приступов, то последовательность симптомов отражена четко, но связность изложения крайне низка. Если же я переношу все на бумагу после, - он продемонстрировал последнюю запись: плавно начертанные разборчивые слова на всей странице, - то читать легко, но я не могу быть уверен, что правильно указал временные рамки. А это делает любую попытку определить картину приступа, в лучшем случае, неточной.
- Это помогает? – спросил Джон, опускаясь на стул рядом с Шерлоком, так, что они оказались плечом к плечу, чувствуя себя совершенно комфортно в личном пространстве друг друга. – Когда знаешь, чего ожидать?
Шерлок пожал плечами, потянувшись через Джона за еще одним тостом.
– В некоторой степени. Я начал делать это в попытке уловить то, что явно не могли понять врачи, но… - он помедлил, очевидно, не желая озвучивать свою неспособность разобраться в сбое собственной физиологии. – Сейчас это всего-навсего способ убрать лишнюю информацию из мозга.
Джон взял свою кружку, сделал глоток и покачал головой. Он был способен распознать ритуал, когда видел его, и Шерлок мог бы не пускаться в столь длинное объяснение. Возможно, друг пытался оправдать свои действия логикой, но совершенно очевидно, что сам акт записывания произошедшего превратился в нечто важное, и как часть процесса выздоровления, и как попытка прогнать боль. Иначе, зачем бы еще прилагал Шерлок так много усилий для занесения на бумагу эмпирических данных, даже находясь в середине мучительного приступа?
- Ну, на этот раз у тебя есть свидетель, - отметил он, поднимаясь на ноги и чувствуя, как в груди разливается тепло, когда Шерлок автоматически последовал за ним. Именно в этом Джон был неуверен больше, чем в чем-либо другом – насколько легко и непринужденно воспримет Шерлок собственную привязанность.
В глубине души он боялся, что Шерлок будет стараться избегать любых проявлений близости за пределами спальни, но вместо этого тот, похоже, с готовностью принял их, и тело его двигалось практически неосознанно, словно ища присутствия Джона. Он не прикладывал никаких усилий, чтобы удержать дистанцию. Может быть, со временем, когда они почувствуют себя более уверенно в этой новой для них сфере отношений, все изменится, но сейчас, пока интимность между ними только расцветала, нахождение рядом друг с другом казалось жизненно важным.
- Что ты не можешь вспомнить? – спросил Джон, усаживаясь на диван и лениво разваливаясь, в то время как Шерлок аккуратно опустился на краешек около него, подогнул под себя ноги и подвинулся так близко, что острый угол его колена почти лег на бедро Джона.
- Последовательность проявления симптомов, - пояснил Шерлок, постукивая ручкой по бумаге и проводя одной рукой по волосам. – Я отдаю себе отчет обо всем вплоть до прибытия на место преступления, но затем начинается путаница. Я помню убитую женщину – отравление угарным газом – и различные цвета повсюду.
- Так цвета появляются первыми? – Джон неторопливо протянул руку, заправляя пальцем выбившийся из общей массы завиток, а потом погладил затылок, каждую секунду ожидая, что Шерлок отстранится, но все было совсем наоборот: тот подался навстречу, наслаждаясь лаской, и губы его приоткрылись от удовольствия, когда он потер ладонью колено Джона.
Джон опустил свою руку на руку Шерлока, переплел их пальцы и сжал, когда друг кивнул в качестве ответа. Было сложно вспомнить что-то, кроме самого расплывчатого впечатления от того утра – тошнотворное беспокойство и выбивающее из колеи замешательство – но постепенно он заставил себя сосредоточиться на деталях.
– Ты с трудом держал равновесие, - наконец произнес Джон, - и был чувствителен к шуму. Назвал Грега «металлически-серым».
- И «безжалостный Бетховен», - пробормотал Шерлок, записывая что-то аккуратным почерком. – Это я помню. Донован и Андерсон были острыми, как колючая проволока, но Лестрейд – гладкий и прохладный.
Тогда слышать эти случайным образом всплывавшие в мозгу Шерлока ассоциации было завораживающе. Сейчас, оглядываясь назад и смотря с точки зрения стороннего наблюдателя, в некоторых из его характеристик можно было уловить смысл. И Салли, и Андерсон всегда стремились помешать Шерлоку, цепляя его колючками своей неприязни. С другой стороны, во вмешательстве Грега не было злого умысла. Каждый раз, когда он в ходе расследования вставал на пути Шерлока, его действия были вызваны необходимостью соблюдения процедурных норм, а не мелкой личной местью.
- Почему Бетховен? – с любопытством поинтересовался Джон, чьи знания об авторах классических музыкальных произведений были, в лучшем случае, ограниченными. – Ты и в самом деле слышал музыку?
Он еще не закончил вопрос, а Шерлок уже рассеянно замотал головой, продолжая торопливо писать. Его правая рука была в непрерывном движении, оставляя за собой на чистом листе ровные строчки. Однако левая по-прежнему находилась под ладонью Джона, но не как пассивный пленник, а скорее как охотный участник: пальцы поглаживали кожу в неосознанной попытке поддержать взаимосвязь.
- Это впечатления, ощущения. Не столько слуховые, сколько… - Шерлок помедлил и посмотрел на Джона, словно старался подобрать нужные слова, чтобы объяснить, что же он имеет в виду. – Я назвал так Лестрейда не потому, что он по звучанию напоминает какую-то из композиций Бетховена, а потому, что в его характере отражаются схожие черты. Он тверд, решителен и прям в профессиональном плане.
- Безжалостный?
- Безжалостен не Лестрейд, безжалостны к нему. Жизнь Бетховена была полна безответной любви и трагедии, - Шерлок пошевелился, вновь опустив взгляд на записи. – Есть некоторые параллели.
Джон сжал губы, глядя на полупустую кружку. Ему следовало бы раньше осознать, что странные описания, срывавшиеся с губ Шерлока под воздействием мигрени, не были простыми поверхностными фразами. Друг смотрел на мир и видел все, как оно есть, не стыдясь и не извиняясь за это. Был смысл в том, что даже когда его разум скручивался узлом, часть из более глубоких, более личных наблюдений влияла на его восприятие.
- Что еще ты помнишь? – спросил он, в конце концов, роясь в собственных воспоминаниях в поисках деталей, что могли бы помочь Шерлоку выстроить симптомы по времени их проявления. – Ты сказал, что звук автомобильного двигателя на вкус как бензин.
Шерлок поднял на него глаза, и что-то непонятное таилось в самой их глубине, пока он внимательно изучал лицо Джона.
– Я помню тебя, - ответил он спустя несколько мгновений. – Ты был константой там, где все остальное стало непредсказуемым. Не только на месте преступления или в машине Лестрейда, но и в любой другой момент с начала приступа, – он произнес это таким тоном, словно сама идея, что кто-то готов посвятить себя столь безоглядно его благополучию, была почти необъяснимой, и Джон опустил чашку с чаем на стол, прежде чем развернуться всем телом к Шерлоку.
- А ты что ожидал? – тихо спросил он, нахмурив в недоумении лоб, когда Шерлок просто пожал плечами. – Ты думал, что я брошу тебя одного? Я… - Джон сглотнул, стараясь собраться с мыслями и осторожно подбирая слова. Честно говоря, в выражении собственных чувств он был ничуть не лучше Шерлока, но из них двоих, вероятно, только он готов был хотя бы попытаться.
- Я не могу лгать тебе и притворяться, что это было исключительно ради тебя. Я сам не мог бы просто сидеть в гостиной, зная, что ты мучаешься, и не только потому, что я врач, - он помотал головой в едва заметном отрицании, прежде чем сжать губы. – Видеть тебя таким… Я не мог… не мог не попытаться и не помочь. И если бы ты попросил меня уйти, я не уверен, что смог бы. Ты мне слишком дорог, чтобы оставить тебя, даже если ты сам этого хочешь.
Последние слова - тихое признание - Джон произнес почти шепотом, но он знал, что Шерлок в любом случае его услышит. Пожатие на руке Джона стало крепче, в то время как пальцы, державшие ручку, расслабились, и теперь она свободно лежала между ними.
- Я не смог бы попросить тебя уйти, - наконец сказал Шерлок, посмотрев на свои записи, прежде чем поднять голову и встретиться с Джоном взглядом. – Все остальные были непрошенными гостями – слишком острыми, или твердыми, или неправильными – всегда так было. Но ты, ты был весь солнечный свет и Брамс. Это все… Все, что я хочу.
Шерлок вновь пожал плечами в неуверенном жесте, словно понимая, что слова его не поясняют, что же он имеет в виду, но Джону они сказали все, что требовалось. Знать, что Шерлок хочет видеть его рядом, не только как врача, или держащую оружие руку, но как Джона Ватсона – и во время мигрени, и по другую сторону тех бушующих вод – было более чем достаточно.
Искушение сказать что-то еще, чтобы из дымки окружающих их чувств выкристаллизовалось нечто более осязаемое, было сильным, но Джон подозревал, что это будет уже шаг слишком далеко для них обоих. Придет еще место и время для других, более определенных слов, если потребуется, но сейчас он был счастлив просто сидеть рядом с Шерлоком и наслаждаться тем, как застал их рассвет этого дня: друзья и любовники с шансом на нечто большее.
- Брамс? – спросил он, заинтересовавшись, какая же ассоциация с ним возникла у Шерлока в мареве боли и спутанного восприятия. И увидел, как глаза Шерлока осветились улыбкой – мягкой, а не высокомерной или всезнающей. В выражении его лица была нежность. Джон поднял брови и наклонил голову на бок, ожидая ответа.
- Это очевидно, - сказал Шерлок. – На поверхности Брамс кажется очень прямолинейным. И только когда вглядишься поглубже, начинаешь по-настоящему ценить всю его сложность. Его произведения часто производят впечатление наивной простоты, но они невероятно богаты нюансами.
Пальцы его выскользнули из-под ладони Джона и задержались на нежной коже запястья, ласково водя вдоль вены, словно там содержались ответы на все вопросы.
– На первый взгляд ты выглядишь обыкновенным до мозга костей, но все, что нужно – это посмотреть еще раз и увидеть, что в тебе скрыто гораздо больше, – он отвел взгляд в сторону, словно смутившись от собственных слов, а потом добавил. – А кроме того, ты всегда очень отзывчив к Брамсу. Когда ты просишь меня что-нибудь сыграть, то на самом деле желаешь услышать именно его, даже если сам этого не понимаешь.
Невольно дюжина разных воспоминаний пронеслись в памяти Джона: огонь в камине, Шерлок и скрипка, вдохновенно поющая под его пальцами. Друг так редко играл по-настоящему: куда чаще звучали вопли умирающей кошки, чтобы вывести из себя Майкрофта, или коротенькие, исполняемые не в лад банальности, чтобы досадить соседям.
Но изредка, в первые несколько месяцев их знакомства, Джон слышал от него что-то подлинное, прекрасное, и он стал просить Шерлока сыграть. А потом настал момент, и друг стал браться за смычок по собственной воле: когда Джон, шатаясь от усталости, добирался домой из больницы, мокрый от дождя и измученный бесконечным потоком пациентов, или когда он рывком выныривал, потный и дрожащий, из очередного кошмара.
- Можешь сыграть что-нибудь? – спросил Джон. – Нет, если ты не хочешь… Просто… - он откашлялся, неожиданно почувствовав себя глупо из-за своей просьбы. – Прошло уже какое-то время с тех пор, как я последний раз слышал твою скрипку.
Он не был уверен, почему так отчаянно ему этого хотелось. Может быть, он стремился доказать сам себе, что перед ним – настоящий Шерлок, обладающий прежними способностями, но в то же самое время желающий видеть его рядом с собой. Возможно, он думал, что, вслушиваясь в звонкие, неземные звуки, сможет лучше понять, что же Шерлок в нем разглядел. В любом случае, желание было всепоглощающим, и Джон поймал себя на том, что ждет ответа Шерлока, затаив дыхание.
- Конечно. – На лице Шерлока появился легкий намек на понимание – нечто теплое и знающее, когда он достал скрипку из футляра. Уверенные пальцы проверили струны и колки, прежде чем провести канифолью по смычку и поднять инструмент к подбородку. В нотах не было нужды – не требовались ни нотоносец, ни ключи, ни паузы, чтобы повести за собой мелодию. Без сомнения, все хранилось у Шерлока в голове. Казалось, оно вытекало из него так же легко, как кровь из раны, и Джон улыбнулся, узнав зазвучавший нежный напев.
Шерлок был прав – это была его самая любимая вещь. Прежде чем он пришел сюда – на Бейкер-стрит, к Шерлоку – его восприятие классической музыки было минимальным в лучшем случае. И ничто не изменилось в самих композициях, чтобы привлечь его интерес. Скорее его зачаровал вот этот человек, из-под смычка которого они взмывали в воздух. Невозможно было смотреть на играющего на скрипке Шерлока и не увидеть, как проступает наружу его внутренняя страсть, тщательно скрываемая все остальное время.
Джон прислонился спиной к мягким подушкам дивана, позволяя музыке омывать его – то ленивой, словно первый летний день, то свежей и яркой, как тающий лед – и наблюдая, как Шерлок растворяется в игре. Шелк халата легким намеком выдавал движение мускулов спины, развеваясь при скольжениях и взлетах руки, что уверенно вела смычок в танце. Но внимание Джона было приковано к лицу Шерлока, настолько выразительному, что перехватывало дыхание – словно друг изливал саму свою суть в подъемах и падениях наполнявшей комнату мелодии.
И все это для Джона.
Было легко откинуть назад голову, полностью сосредоточившись на музыке и на том, что пытался передать ею Шерлок, и на этот раз Джон слушал. Он мог распознать каждое обещание в потоке нот и тихую клятву, что вплеталась между движениями: намек здесь, отблеск там, никогда не произнесенное вслух, но, тем не менее, очевидное.
Твой.
И Джон мог только выдохнуть безмолвный ответ.
Всегда.
____________________________________
Примечания переводчиков:
Алкиона — в древнегреческой мифологии дочь Эола (повелителя ветров). После смерти мужа, следуя его участи, бросилась в море и была превращена богами в зимородка.
Алкионовыми днями называли две недели тихой погоды около дня зимнего солнцестояния. В эти дни Эол смирял ветры, чтобы Алкиона могла высидеть птенцов в своем гнезде, плавающем по волнам.
Часто используется в качестве синонима слова «безмятежный»для обзоров